Зелимхан

— Куда хочешь. В лес, в горы, но подальше от людского жилья, — настаивал на своем харачоевец, и Дуда, попросив у соседа арбу, якобы для поездки в лес за дровами, в ту же ночь увез абрека из Эгиш-аула.

* * *

С той ночи Зелимхан исчез, словно канул в воду.

Никто из многочисленных шпиков, которые рыскали за ним, не мог установить его местонахождение. Харачоевец не появлялся все лето и зиму 1912 года. Прошла молва, будто абрек уехал в Сибирь к семье; потом вдруг разнесся слух: Зелимхан уехал в Персию.

Директор департамента полиции при наместнике Кавказа разослал предписание всем губернаторам, имеющим возможность наблюдать за русско-персидской границей. «Разбойник Зелимхан, — писал он, — обратился с письмом к бывшему советнику персидской миссии в Петербурге Али-Хану, прося исходатайствовать ему разрешение укрыться в Персии, откуда он намерен просить для себя помилования. Признавая совершенно недопустимым укрывательство Зелимхана, наместник Кавказа поручил мне просить вас установить самое бдительное наблюдение за всеми подозрительными личностями, направляющимися тем или иным путем к персидской границе».

...А Зелимхан тяжело болел. Его постоянно бил жуткий озноб, он никак не мог согреться и мечтал хоть на какое-то время оказаться под знойным солнцем. Там, казалось ему, он обязательно поправится.

Иной раз болезнь доводила его до безумия. «Чем дожить до этого, пусть бы меня лучше сразила молния, — мучительно думал он, до крови искусав руки, чтобы не стонать. — Я отомстил за отца, братьев, товарищей, но кому и что я доказал?.. Я пытался помочь сиротам и бедным, но развел еще больше сирот». Эти тяжелые мысли еще сильнее ухудшали его состояние. И вот по совету людей, сведущих в знахарских делах, Зока увез Зелимхана в Ногайские степи к своему знакомому.

Здесь абрека поселили в юрте у ногайца-скотовода, выдав его за крестьянина-охотника, приехавшего на лечение. Тяжелые и тоскливые дни тянулись невыносимо медленно. Иной раз боль усиливалась настолько, что Зелимхану казалось: кончается жизнь. В изнеможении он закрывал глаза и не отвечал на вопросы хозяина.

Ногаец Нури делал все, чтобы облегчить боли своему пациенту.

— Так врачевали наши деды, — говорил он, заворачивая голени харачоевца в горячую шкуру, только что снятую с барана. — Я знаю много случаев, когда от этого люди поправлялись.

Нури аккуратно кутал ноги больного в черную шерсть с солью, поил его теплым айраном. В общем, делал все, что делали в таких случаях мудрые предки.

И вот спустя месяц-другой Зелимхан почувствовал облегчение. Кроме того, здесь он был в безопасности и мог часами лежать, глядя в обширную степь, согретую горячим солнцем. С его зорким глазом абрека и метким ружьем тут ничто не угрожало ему.

Нури тоже повеселел, обрадованный результатами своего лечения. Он приносил больному холодную воду из колодца, по вечерам рассказывал о жизни и быте ногайцев. И слушая этого доброго человека, Зелимхан понемногу забывал боли, улыбался. Он уже вставал, ходил по юрте, совершал короткие прогулки в степь.

* * *

...Чистое знойное небо августа. Тихий ветер колышет сожженные зноем травы и лениво катит мимо юрты круглые шары перекати-поля. Вот прилетел откуда-то черный ворон и опустился на гладкий прокаленный солнцем череп вола. Долго и задумчиво сидел ворон, подкарауливая добычу, но, не обнаружив ничего заманчивого, нехотя поднялся и улетел, лениво помахивая крыльями.

Сплю я в далеких звериных углах,
Глина под боком, песок в головах.
Я по ночам засыпаю в тревоге,
Сплю и завидую зверю в берлоге... —

напевал харачоевец, расхаживая перед юртой. Зока, посланный за новостями в Чечню, еще не возвратился. Нури был в степи с овцами. Зелимхан опустил пондар и, опираясь на него, как на палку, медленно побрел в степь. Здесь его глазам открылось поле, усеянное бело-желтыми и красно-черными цветами. «Что за диво, — глядел изумленный абрек, — как могли под таким знойным небом, на песках сохраниться эти чудесные цветы?» Зелимхан окинул взглядом бесконечную степь и вдруг заметил двух всадников. Они были еще далеко, но его зоркие глаза узнали коня Зоки. Вскоре стало понятно, что это и правда его старый друг. А кто же второй? По виду чеченец, но этого человека он не знал. Всадники подъехали и спешились.

— Да будет добрым ваш день. Это вы, Зелимхан? — вежливо спросил незнакомец. — Меня прислал к вам Шахид.

— Да полюбит вас аллах! — отвечал абрек. — Только кто такой Шахид? — спросил он, и ни одни мускул не дрогнул на его лице.

— Шахид Борщиков из Шали.

Старый пастух с тревогой наблюдал за этой сценой.

— Позвольте, — вмешался он. — Этот человек догнал меня недалеко отсюда, а ведет себя сейчас так, будто это я его привел сюда. Я хочу знать, кто он такой и откуда родом.

— Я из Шали, — отвечал незнакомец. — Меня зовут Элмарза, я приехал к Зелимхану с добрыми вестями от его близких.