Через несколько дней стало известно: организатор группы народовольцев — Андрей Желябов.
Учебный порядок был нарушен. Студенты не приходили на лекции, лаборатории пустовали. Профессора запирались в деканатских, обсуждая событие, и строили предположения, что будет с университетом. Опасения были не напрасны: в правительственных кругах не прошло незамеченным то обстоятельство, что Желябов вышел из стен Новороссийского университета. «Сверху» потребовали смены университетского начальства. В ректоры был избран реакционный профессор Ярошенко. С начала занятий 1881/82 учебного года реакция заговорила в полный голос, требуя уничтожения «крамолы».
Министр Делянов писал попечителю учебного округа: «Правительство имеет право рассчитывать на то, что преподаватели будут служить ему не для одного только чтения лекций… Уклонение от этого пути должно поколебать доверие правительства к ученой коллегии в совокупности и к каждому из ее членов в отдельности: они поставили бы правительство при повторении беспорядков в печальную необходимость искать корни их возникновения не в одной только среде увлекающегося юношества, но и между членами профессорской. корпорации».
Царское правительство хотело превратить преподавателей университета в своих агентов, требуя от них шпионской деятельности. Тех из профессоров, кто отказывался от этой роли, ректор и декан пытались объявить неблагонадежными в политическом отношении.
Еще с большей силой реакционное начальство обрушилось на студентов. Их арестовывали по всякому ничтожному поводу, исключали, высылали из Одессы или сажали в тюрьмы. Самым легким наказанием был карцер в университете или временное исключение.
В ответ на эти репрессии студенты устроили демонстрацию-протест. Это были первые студенческие волнения после 70-х годов. Занятия в университете прекратились.
Университетское начальство растерялось: очень не хотелось докладывать министру просвещения о своем бессилии.
И тогда в кабинете ректора созрел план провокации. Ярошенко вызвал Мечникова и попросил его повлиять на студентов, вернуть их к занятиям.
— Передайте молодежи, что их требования будут удовлетворены, — заверил он Илью Ильича. — Студенты уважают вас. Они вам поверят.
Студенты действительно поверили Мечникову. Волнения прекратились. Студенты вернулись в аудиторию. Но ректор и не думал выполнять своего обещания. Между ним и Мечниковым произошло «объяснение». Ректор Ярошенко нагло отказался выполнить требования студентов. В ответ на это Мечников подал прошение об отставке. Вслед за Мечниковым об уходе из университета заявил А. С. Постников. Желание профессоров было торопливо удовлетворено.
Реакционное руководство университета ликовало. Оно считало, что таким образом убило двух зайцев: добилось прекращения студенческой забастовки и освободилось от неугодных членов преподавательской коллегии.
Но в университете с новой силой вспыхнули, как тогда называли, «студенческие беспорядки». Студент Николай Зелинский был одним из первых среди «смутьянов». На имя ректора была подана петиция-протест. Ее подписали 95 студентов. В петиции говорилось: «Профессора, составляющие гордость университета, вынуждены оставить его, и поэтому мы, студенты, вынуждены просить вас подать в отставку».
5 мая 1882 года эту петицию ректору передали студенты Андрусов, Хавкин и Зелинский. Трем делегатам грозило исключение, но выполнить это не удалось: ученый совет посчитал неудобным раздувать недовольство уходом Мечникова. Слишком ясно было, что в лице ушедшего в отставку университет потерял ученого с мировым именем. Инцидент замяли. Зелинского и его товарищей, как и всех подписавших петицию, допустили к занятиям. Теперь Николай Зелинский знал, что нужно не только изучать науку, но и драться за нее.
ГЛАВА 4
Из всех дисциплин, которые Николай Зелинский слушал на первом курсе, больше всего его заинтересовала химия.
Учителями его по химии были Е. Ф. Клименко, А. А. Вериго, П. Г. Меликишвили, В. М. Петриашвили. Николай Дмитриевич всегда с благодарностью вспоминал их. Эти ученые сумели помочь молодому студенту Н. Д. Зелинскому разглядеть за сухими химическими символами сущность явлений.
Познакомившись с периодической системой Менделеева, он был покорен ее стройностью, строгой логичностью, великим предвидением еще не познанного.
Следующим открытием на его пути в химию была теория строения вещества, созданная Бутлеровым. Он сразу понял ее громадное значение, которое можно было сравнить только со значением менделеевского периодического закона. «Менделеев предугадал неизвестные элементы — Бутлеров предсказал еще никем не открытые органические соединения, — говорил Зелинский. — Бутлеровская теория дает возможность не только познавать существующие в природе органические соединения, но и создавать совершенно новые, изменять и дополнять природу».