Зелёная Миля

– Мой бедный парень, – повторила она, а потом произнесла: – Поговори с ним.

– С кем? С Джоном?

– Да. Поговори с ним. Узнай, чего он хочет.

Я обдумал её слова и кивнул. Она была права. Как всегда.

7.

Через два дня, восемнадцатого, Билл Додж, Хэнк Биттерман и кто-то ещё, не помню, кажется, из временных, – повели Джона Коффи в блок "Д" в душ, а мы отрепетировали за это время его казнь. Мы не дали старому Тут-Туту играть роль Джона, понимая даже без слов, что это непристойно. Вместо Джона был я.

– Джон Коффи, – проговорил Брут не очень уверенным голосом, когда я сидел, пристёгнутый к Олд Спарки, – вы приговорены к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен судом равных по положению...

Равные по положению Джону Коффи? Это шутка. Насколько мне известно, таких, как он, на планете нет. Потом я вспомнил слова Джона, когда он смотрел на Олд Спарки с нижней ступеньки лестницы, ведущей в мой кабинет: «Они всё ещё здесь. Я слышу их крики».

– Выпустите меня отсюда, – хрипло выдавал я. – Расстегните застёжки и выпустите.

Они так и сделали, но на секунду я застыл, словно Олд Спарки не хотел меня отпускать. Коща мы возвращались обратно в блок, Брут шепнул мне так тихо, что даже Дин и Харри, расставляющие последние стулья позади нас, не могли услышать:

– Я совершил в своей жизни несколько поступков, за которые мне стыдно, но сейчас впервые в жизни действительно ощущаю страх, что могу попасть в ад.

Я посмотрел на него, чтобы убедиться, не шутит ли он. По-моему, он не шутил.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что мы казним Дар Божий, – произнёс он. – Того, кто не причинил вреда ни нам, ни кому другому. Я хочу сказать, а что если я закончу тем, что предстану перед Богом, Отцом всемогущим, и Он спросит меня, почему я это сделал? Что я отвечу, что это была моя работа? Моя работа?

8.

Когда Джон вернулся из душа и временные ушли, я открыл его камеру, вошёл и сел на койку рядом. За столом был Брут. Он поднял глаза, увидел, что я там один, но ничего не сказал. Он просто продолжал заполнять бумажки, всё время слюнявя кончик карандаша.

Джон смотрел на меня своими странными глазами: покрасневшими, далёкими, влажными от слёз и в то же время спокойными, словно скорбь не самое плохое состояние, если к нему привыкнуть. Он даже слегка улыбался. От него исходил запах мыла, я помню, – чистый и свежий, точно запах ребёнка после вечернего купания.

– Привет, босс, – сказал он, а потом взял мои руки в свои ладони. Сделал он это совершенно непринуждённо и естественно.

– Привет, Джон. – В горле у меня стоял ком, и я пытался его проглотить. – Думаю, ты знаешь, что время уже подходит. Через каких-то пару дней.

Он молчал, только сидел и держал мои руки в своих. Оглядываясь назад, думаю, что уже тогда что-то начало со мной происходить, но я был слишком сосредоточен – эмоционально и умственно – на своей работе, и не заметил этого.

– Ты бы хотел чего-нибудь особенного на ужин в тот вечер, Джон? Мы можем сделать для тебя почти всё. Даже принести пиво. Нальём его в подходящую чашку.

– Никогда не пробовал, – сказал он.

– А что-нибудь особое из еды?

Его лоб сморщился под гладкой коричневой кожей черепа. Потом морщины разгладились, и он улыбнулся:

– Хорошо бы мяса.

– Мясо будет, с подливкой и картофельным пюре. – Я почувствовал покалывание, как бывает, когда отлежишь руку, только это покалывание распространилось по всему телу. Моему телу. – А что ещё?

– Не знаю, босс. Что есть, наверное. Может, окра, но не обязательно.

– Хорошо, – сказал я и подумал, что ещё на десерт будет приготовленный миссис Дженис Эджкум фруктовый пирог. – А как насчёт священника? Кого-нибудь, с кем бы ты мог произнести коротенькую молитву послезавтра ночью? Это успокаивает людей, я видел много раз. Могу связаться с преподобным Шустером, он приходил к Дэлу...

– Я не хочу священника, – возразил Джон. – Ты хорошо относился ко мне, босс. Ты можешь прочесть молитву, если пожелаешь. Этого хватит. И я стану на колени с тобой.

– Со мной? Джон, я не могу...

Он сжал слегка мои руки, и ощущение покалывания стало сильнее.

– Ты можешь. Ведь правда, босс?

– Думаю, да, – услышал я свой собственный голос, отдававшийся словно эхом. – Наверное, смогу, если до этого дойдёт.

Ощущение было очень сильным, как в тот день, когда он вылечил мои мочевые пути, но другим. И не потому, что на этот раз я здоров. Оно было другим потому, что сейчас Джон не знал, что делает это. И вдруг я испугался, я был почти потрясён необходимостью выйти отсюда. Внутри меня как будто зажигались огни. Не только в мозгу, по всему телу.

– Ты, мистер Ховелл и другие боссы хорошо относились ко мне, – сказал Джон Коффи. – Я знаю, ты очень переживаешь, но теперь можешь не переживать. Потому что я сам ХОЧУ уйти, босс.

Я попытался возразить, но не смог. А он смог. И речь, которую он произнёс, была самой длинной из всего когда-либо сказанного при мне.