Зелёные листы из красной книги

Задоров жил в Майкопе. Молодая жена его с апреля по октябрь видела мужа едва ли две-три недели. Уходил он из дома убежденный в удаче, говорил, что на этот раз он найдет, эт-точно, потому что проникнет в самое-самое… А возвращался потерянный, с потухшим взглядом и сердился, когда кто-нибудь заговаривал о зубрах.

В такие дни он садился писать очередное письмо в Краснодар, как рапорт начальству, хотя Андрей Михайлович Зарецкий уже не был для егеря начальством.

Побыв неделю дома, Борис Артамонович скучнел и вскоре опять исчезал в горах.

Хамышки и дом Алексея Власовича Телеусова были ему по пути, разговоры егерей начинались и кончались зубрами, они усаживались на бревне у дома и молча сидели, прислушиваясь к шорохам близкого леса.

Телеусов поглаживал пепельно-серую мушкетерскую бородку и думал о своем друге Зарецком, который хоть и далеко, а все неотделим от зубров. Вспоминал он и бычка Кавказа, которого они с Зарецким давно-давно увезли в чужие края, с этого самого прибрежного лужка, что напротив дома. А вдруг у Кавказа сохранилось потомство, если самого уже нет? Конечно, нет. Ведь быку сейчас было бы больше двадцати пяти лет. Ну, а если потомки, внуки Кавказа рассеялись по белу свету? Можно выторговать пары две да привезти вот сюда, на Кишу, где бирюком проводит лето Василий Васильевич Кожевников…

С Задоровым он этими фантастическими планами не делился, поскольку и сам не очень верил в них. Был бы Андрей Михайлович при деле, тогда можно попытаться… От него редко залетает письмецо. Справится о здоровье, два слова о себе, поклон от Дануты Францевны… О зубрах не вспоминает, больно ему вспоминать. Чуть не вся жизнь им отдана.

А Борис Артамонович сидел рядом, покуривал и размышлял, какими еще тропами пройти? Он не проникал памятью в далекое прошлое, находясь во власти одного устремления — отыскать уцелевших зубров. А вдруг они перевалили через хребет и затаились в пихтовых лесах у озера Кардывача? Именно там в 1925 году браконьеры убили зубра.

Уговаривать старого егеря он воздерживался. Два раза они ходили вместе с Телеусовым. Облазили Шишу, Бамбак и Агише, а во второй — сопровождали ученых из Москвы, которые тоже приехали искать. Тогда с ними был и знакомый Филатов, потом еще один профессор, по фамилии Розанов. Вместе с заместителем Шапошникова по науке Александром Гунали они исходили заповедник вдоль и поперек. Ничего не нашли, но с десяток волков постреляли, их расплодилось так много, что людей не боялись.

— Слышь, Власович, что мне Шапошников сказывал? — Задоров щелчком отбросил цигарку. — Говорит, что к ним запрос пришел, чтобы продали за границу несколько наших зубров.

— А то не знают… — начал было Телеусов. — Кто такие?

— Есть Международное общество сохранения зубров. Всех зубров, какие есть, записали в книги и глаз не сводят. Эт-так Христофор Георгиевич сказывал. Президент того общества, по фамилии Примель, послал письмо в Москву. Ему ответили, что на Кавказе зубров нету. А я вот не верю!

Телеусов промолчал. Он опять подумал о быке Кавказе и его потомках. Если всех зубров записали, то уж и этих потомков не обошли. Как бы узнать?

И вдруг неожиданно сказал:

— А я, пожалуй, составлю тебе компанию, Борис. В двоях-то веселей. Куда ты надумал иттить?

— Начнем с лагеря Исаева. И до Березовой, до Сочинки.

Прежде чем лечь, Алексей Власович продиктовал Задорову письмо в Краснодар, Андрею Михайловичу Зарецкому, с просьбой узнать, что там этот Примель — или как его? — в самом деле, записывает зубров по всей Европе или нет? А если записал, то не нашлось ли сыновей или внуков Кавказа, их крестника, пойманного, если Андрей Михайлович еще не забыл, в одна тысяча девятьсот девятом году на Кише…

2

Тяжелое ранение, затяжная болезнь и отлучение по этим причинам от дела, с которым Зарецкий связал лучшие годы своей жизни, — все оставило глубокие шрамы в его душе. Он не слишком замечал перемены в своей внешности, как не замечаем мы все, старея и меняясь, потому что ежедневно видим себя в зеркале, а постепенность скрашивает и не такое. Данута не имела желания говорить на эту тему.

Старели, жили тихо, оба работали и все житейские неприятности с лихвой перекрывали взаимной любовью и заботой, которая отмечает удачные семьи.

У них рос сынок, он повторял их самих в юности. Достаточное вознаграждение за старость.

Трехоконный дом их стоял недалеко от кубанского затона, длинной петлей завернувшего на городскую окраину у старого казачьего укрепления, где теперь была больница и здание бывшего городского головы.

Из двух окон дома и с террасы на западной стороне открывался хороший вид. Берег круто падал, внизу зеленели сады, а поверх их виднелся заречный простор. Когда заходило солнце, на том краю степи рельефно возникали горы.