Зелёные Созвездия

— Плоды, — тут же отвечает Володька. — Как кофейные зёрна. Для этого на деревьях и растут плоды, чтобы потом упасть для продолжения рода. Деревья специально растят их, чтобы избавиться. Если ты сорвёшь плод, ты не причинишь боль дереву, но если ты сорвёшь лист, жди беды. Ты можешь использовать листья в пищу только тогда, когда они упадут. Ты можешь съесть всё дерево, если оно умерло. Но если ты что-то от него оторвал, а оно ещё живо, то всё.

— Жди беды, — улыбаюсь я.

— Так точно, — сияет Володька. — Хлеб — это зёрна пшеницы. Овсянка — то же самое. От животных ты можешь брать только молоко. Сильно болит после яиц.

— Я вчера пробовал яичницу, — говорю я. — Только пожевал, а уже во рту боль пошла. Я тут же выплюнул.

— Правильно. А если б съел, то было бы хуже, чем от кролика. Кстати, мясо есть тоже можно. Я даже пару раз ел его будучи зелёным ребёнком, только нужно есть правильно.

У меня отвисает челюсть.

— Как это, правильно?

— Если животное умрёт само по себе, от старости или от болезни, то его можно есть. Знаешь, особой радости я не испытал. Обычная мертвечина. Отвык уже совсем. Но всё же пару раз кушал, чтобы вспомнить прошлое. Мясо в основном старое, жестковатое, но можно приготовить из него котлеты.

— Какие интересные факты, — поднимаю брови я и продолжаю клевать кашу. — Что ещё?

Володька вздыхает. Он уже доел бутерброд и теперь просто пьёт сок.

— Нельзя есть грибы, капусту, всякие живые приправы типа щавеля, базилика. Кстати, зелёный лук и зелёный чеснок тоже не ешь. Вот очень непонятно с корнеплодами. Картошка, свёкла, морковка, чеснок, лук. Я их ем, но иногда бывает слабость, а иногда ничего так. Знаешь, некоторые корнеплоды вообще сами по себе являются семенами для своей культуры. Но человек же их не чувствует. Думаю, если такой корнеплод выкопан вовремя, то всё нормально, а если его потревожили раньше времени, до смерти растения, то, если съешь такой, будет плоховато. В основном налегай на фрукты, ягоды. Это безошибочный вариант. Яблоки, груши, арбузы, дыни, бананы. Из овощей могу посоветовать кабачки, баклажаны, тыквы. Всё, что не растёт под землёй. Но даже если захочется и подземного яства, кушай, только пару часов недомогание будет, то же и от чая. Можешь себе его позволить. Семечки можно, поэтому смело жарь и щёлкай. Ну и если невтерпёж отведать мясо, ищи умерших по воле Природы животных. Хотя, думаю, со временем, ты вообще выбросишь мысли о мясе. Как видишь. Наш рацион велик.

— Ага, — улыбаюсь я, отодвигая пустую тарелку.

— Ну что, пойдём? — спрашивает Володька, улыбаясь. Кажется, он вечно улыбается.

— Пойдём, — киваю я. — Только оденусь.

* * *

Я достаю из сарая свой велосипед, который не видел меня уже месяц. По привычке я здороваюсь с ним, и задумываюсь, не зря же я с раннего детства разговариваю со всем подряд, кроме людей. Видимо, когда-то, будучи ещё малышом, я слышал Природу, но не знал, кто со мной разговаривает, поэтому заводил беседу и с живыми, и с неживыми предметами.

Перед выходом я надеваю любимую салатовую кепку, и мы с Володькой едем.

Мы проводим день так, как могут его провести двое мальчишек, лишённых цивилизации. Если отобрать у детей компьютер и мобильный телефон, они всё равно найдут интересные занятия в окружающей среде. Потому что нам интересно как течёт речка, как белка грызёт орехи, как ежевика гроздьями растёт в речных низинах. А теперь, когда я стал зелёным ребёнком, такие вещи мне стали ещё интереснее.

Мы проехали весь западный склон на север, добрались до местной речушки, и большую часть времени провели там. Я пытался слушать каждый элемент Природы. Пока шёл среди редких деревьев, поздоровался с каждым. И они отвечали. Кто-то равнодушно, иные — добро, третьи — суетливо, будто заняты важными делами. Я ещё ни разу не говорил с животными, по возвращению стоит попробовать с курицами деда. Заметив божью коровку на коленке, когда мы сидели на валунах у реки, я тихо прошептал ей:

— Привет.

Но она не ответила. Может, я не расслышал, может, насекомые не умеют разговаривать, однако я чувствовал её сущность. Я знал, что она хочет есть и что приземлилась ко мне на колено, потому что посчитала её цветком. Мог я всё это придумать? Может быть, но ведь раньше подобных мыслей не возникало.

Божья коровка раскинула панцирь, заработала крыльями и улетела. Некоторое время я следил за её полётом. Я любил её. Любил деревья вокруг, которые в любую минуту могли подсказать, с какой стороны подует ветер.

И теперь исчез страх перед уродливыми насекомыми. Пауки под корягами, неясная плеяда мелких копошащихся жучков в коре мёртвого дерева казались структурой такого же общества, как и человеческое. У всех свои заботы, своя цель. На берегу роилась туча комаров, но ни один не подлетел ко мне с Володькой.

— Смотри-ка, у нас решили не пить кровь, — радостно восклицаю я.

— Ты можешь руку засунуть в улей, ни одна пчела не ужалит, — отвечает Володька, внимательно оглядывая речушку. — Искупаемся.

— Давай, — соглашаюсь я.