Несмотря на серьёзную ситуацию, я хихикаю. Мама будто меня только замечает. Она весела, вскидывает брови и заговорщицки заявляет:
— Пошлём дедушку завтра с утра на рынок. Пусть селёдочки к картошечке купит, ага?
Я ещё улыбаюсь, но мои глаза, видимо, сияют тревогой, как маяки в облачную ночь.
— Будешь селёдочку, Никит? — улыбается мама.
Улыбка меркнет, мне почему-то щиплет нос, до слёз, и я поджимаю губы. Смотря пристально на маму, я медленно мотаю головой.
— Ну ты чего опять? — улыбается мама. — Надо же пробовать есть что-то… — она хмурится. — Я кажется, начинаю понимать. Ты стал вегетарианцем? Ты не ешь мясо? Да, я теперь вспоминаю. Все последние дни ты не ешь мясо! Почему же, Никит?
Мне вдруг становится очень страшно, и мокрый пот обливает спину. Вступает дедушка, до этого уныло клевавший кашу и тревожно прислушивающийся к разговору.
— Солёная рыба вредна для печени. Читал я, — говорит он.
Но мама будто не слышит отца.
— Никита, почему ты не ешь мясо? Если тебя один раз вырвало от кролика, это ещё не значит, что теперь твой организм не воспринимает мясо. Ты должен попробовать. Или здесь какая-то другая причина? Ты начитался в интернете непотребной литературы?
Я молчу. Губы сжаты. Взгляд исподлобья сверлит лицо мамы. Оно всё ещё улыбается, но глаза серьёзные. Мне хочется расплакаться и не решать такие взрослые вопросы.
И вдруг мама зачерпывает из общей чашки кусок говядины и кидает мне в тарелку. Мясной соус брызгает на кашу, и я прячу ноги под стул. Пальцы на ступнях поджимаются, я весь скукоживаюсь. Словно котёнок во время дождя. Будто в меня не мясом кинули, а из бластера выстрелили.
— Попробуй, — просит мама. — Это очень вкусно, понимаешь.
Я ничего не говорю, а смотрю на кусок говядины, который источает боль уже на расстоянии. Бабушка перестала есть и наблюдает за разыгравшейся сценой.
— Никита! — строго произносит мама.
— Оля! — вдруг восклицает дедушка. — Ну чего же ты пристаёшь к ребёнку? Ну пусть он ест чего хочет!
Мама вздыхает, протягивается к моей тарелке и забирает мясо.
— Дети не должны есть что хотят, — слышу я голос мамы и не отрываю взгляда от капель мясного соуса на фасолинах. — А если он захочет питаться только тортами? Я должна разрешить и смотреть, как мой ребёнок толстеет каждую минуту???
— Но он же не ест торты, — парирует дед.
— А ещё он не ест мясо. Папа, ты знаешь, что такое мясо в двенадцать лет? Ему двенадцать! Через полгода-год его тело начнёт расти как на дрожжах, а что ему для этого надо?
— Что? — хмурится голос деда.
— Ну да, что?
— Я не знаю, что?
— Белок! Строительный материал клетки всех детей и подростков! — восклицает мама. — И не тот белок, что в молоке или грибах, а настоящий животный белок, для укрепления клеток крови. Он просто обязан съедать сто грамм мяса в день!
— Ну погоди, — мягко произносит дед. — Дай ему просто чуточку отдохнуть.
Наконец, я возвращаюсь в этот мир. Не знаю, сколько боли вызовут во мне капли мясного соуса, разбросанного по всей тарелке, но не хочу экспериментировать, поэтому отодвигаю от себя тарелку и поднимаю глаза на маму. Она уже не смотрит на меня и общается лишь с дедом. И я прерываю их диалог.
— Завтра хочет прийти Володька, — говорю я. Над столом повисает тишина. Растерянная мама смотрит на меня и потом говорит:
— Я разрешу ему прийти, если ты съешь хотя бы кусочек мяса.
Я даже не злюсь, хотя следовало бы. Во мне прячется скорее лёгкое потрясение.
— Да он не ко мне, — говорю. — Он к тебе.
— Ко мне? — удивляется мама.
— Да. С мамой своей.
— А… — мама теряется. — А зачем?
Я жму плечами.
— Наверное, она хочет узнать, что мы за семья и с кем дружит её сын.
— Отличная идея! — поддерживает дед, желающий закончить разговор о мясе. — Давай завтра примем гостей. Сто лет уже никто не приходил.
— Я с утра задушу петушка! — восклицает бабушка. — Зажарю. Картошечки наварю.
Я было открываю рот, чтобы сказать, что Володька это не ест, но вовремя понимаю: это не самая удачная идея в свете последнего разговора. Поэтому говорю другую правду:
— Можно. Тётя Света любит курицу.
Не знаю, любит ли тётя Света курицу, но мясо она ест, сама сегодня сказала. Так что, я всё правильно сказал.
— Ну хорошо, — улыбается мама, забывая разговор о мясе. — Надо бы и мне развеяться.
Я стараюсь выжать из себя улыбку, но не получается.
— Я к себе, — говорю как можно беззаботнее, хватаю стакан сока и поднимаюсь в комнату.
Темнеет.
Я сижу на кровати, свет не горит, но пока хватает того, что процеживается сквозь окно. В густом мраке на моей ладони покоятся амулетик Володьки и крестик мамы. Никто не заметил подмены, хотя я весь вечер проходил в рубашке нараспашку.