— Тем лучше. Ты так добра, что я смело доверяю тебе очень важную тайну. Могу ли я верить тебе?
— Почему же нет? Говорите, — сказала девушка, пристально взглянув на меня. — Говорите скорей; уверяю, что выполню вашу просьбу. Странно, никогда я не чувствовала такой готовности выполнить желание других.
— Но пообещай мне никому не говорить об этом.
— Обещаю, обещаю, — сказала тихо Лавиния. — Никто никогда не услышит от меня слова, не расскажу никому вашей тайны даже во сне.
— У землемера есть племянница, которую он очень любит, она для него дороже всего, ее зовут…
— Урсула Мальбон! — сказала Лавиния слегка улыбнувшись. — Зефан всегда со мной о ней говорит; мы с Зефаном очень дружны. Он рассказывает мне все, и я ничего не скрываю от него. Ведь не правда ли, приятно видеть человека, которому можно доверять тайны? Что же вы хотите мне сказать про Урсулу?
— Она здесь.
— Здесь? Где же? (Лавиния быстро посмотрела вокруг, на лице ее отразилось беспокойство). Зефан говорит, что она чудо как хороша.., правда ли это?
— Да, она хороша, но в Америке есть много хорошеньких девушек. Урсула здесь, то есть не в амбаре, а очень близко отсюда, в лесу. Она провожала своего дядю.
Посмотри сюда, в эту сторону: видишь ли это почерневшее дерево, которое стоит в поле за домом твоего отца?
— Вижу.
— А левее этого дерева растет другое, каштан, оно у самой опушки леса.
— Вижу, вижу. Я знаю это дерево, возле него есть ручей.
— У этого дерева землемер оставил свою племянницу.
Можешь ли ты сходить туда и отнести письмо?
— Нет ничего легче. Мы все, молодые девушки, ходим на это поле собирать ягоды, побегу сейчас за корзиной, а вы, между тем, напишите письмо. Никому и в голову не придет, что я иду с письмом. О, как мне хочется видеть Урсулу! Как вы думаете, согласится ли она выйти за Зефана?
— Все молодые девушки так ветрены и непостоянны, что я не решаюсь ответить на этот вопрос.
— А я могу вас заверить, — вскрикнула Лавиния, побежав за корзинкой, — что нет никого постояннее девушек.
Я приготовился писать. Вынув из портфеля все нужное, я подошел к землемеру, чтобы сказать ему об этом и спросить, не надо ли ему написать о чем-нибудь племяннице.
— Напишите, Мордаунт, что я посылаю ей свое благословение. Скажите, что старик землемер молится о ней.
В нескольких словах я объяснил Урсуле положение, в котором мы находились, потом умолял ее возвратиться к Франку и не покидать его. Напомнив ей о моих чувствах, я уверял, что они не только не изменились, но еще больше вспыхнули во мне со дня разлуки. Закончив письмо, я увидел Лавинию; она подошла к амбару, неся кринку молока; взяв от меня письмо, она поспешила в поле. Я слышал, как она кричала одной из своих сестер, что идет собирать ежевику для своих арестантов.
Я с любопытством следил за всеми движениями молодой девушки. Землемер, изнуренный продолжительной бессонницей, крепко спал. Индеец с аппетитом уничтожал хлеб и молоко.
Лавиния пошла прямо к полю и вскоре скрылась. Мои глаза были устремлены на лес, в который она вошла.
Вдруг между деревьями мелькнуло женское платье, — это была, вероятно, Урсула. Через полчаса я увидел Лавинию, которая подходила к каштановому дереву. Она остановилась, посмотрела вокруг, как будто рассматривая место, а потом поспешно скрылась в лесу. Прошло больше часа, как я больше ее не видел.
В это время Зефан подошел к амбару в сопровождении двух своих братьев; он держал в руке ключ. Сначала я подумал, что меня поведут на суд к Мильакру, но ошибся; подойдя к амбару, Зефан подозвал к себе индейца и сказал ему:
— Я думаю, скучно сидеть краснокожему взаперти?
И, наверное, ты не рассердишься, если тебе разрешат выйти отсюда и гулять на свободе?
— Конечно, — спокойно ответил Сускезус. — Индейцу дорога свобода.
— Я так и думал. Вот видишь ли что: мой старик говорит, что ты можешь выходить, но только с условием.
— С каким условием? Что я должен сделать?
— Ерунда: дай честное слово, что ты не убежишь отсюда и каждый вечер будешь возвращаться в амбар; ты обещаешь, Сускезус?
— Отчего же не выполнить это: буду возвращаться.
— Так и дело закончено. Но смотри, ты не должен приносить сюда никакое оружие, никаких инструментов.
— Понимаю, понимаю.
— Ты не пойдешь против нас, ни прямо, ни тайно, пока не возьмешь назад свое честное слово. Ты согласен на все эти условия?
— Согласен, согласен.
— Так вот и все, что требует от тебя старик, но мать моя просит тебя еще об одном условии: если бы дело здесь дошло до драки, то чтобы ты защитил женщин и детей и не обижал их.
— Зачем мне обижать их.
— Ну, смотри же, теперь мы договорились обо всем.
Ступай, куда хочешь, но помни, что вечером, когда услышишь рожок, ты должен быть здесь.