Землепроходцы

— Приглашала, но он не захотел. Сказал, что ему уже предлагал ночлег Семейка Ярыгин, но он спешит домой.

Иван знал, что сынишка начальника острога, Семейка Ярыгин, шустрый четырнадцатилетний мальчуган, скучавший в крепости без сверстников, сдружился еще зимой с Каначом, и мальчишки часто лазили вместе по сопкам, гоняя куропаток. Однако в последнее время Канач редко появляется в крепости, и Семейка изводит Козыревского вопросами, когда «родственник» Завины навестит острог. Постепенно мальчишка так привязался к Ивану, что повсюду таскался за ним по пятам, готовый по одному его слову мчаться куда угодно, выполнить любое поручение.

За окном по-прежнему было темно. Что за дьявольщина? Поднялись, видно, они с Завиной посреди ночи.

Громкий стук во входную дверь прервал их разговор. Козыревский натянул кафтан и пошел отчинять засов. На пороге — легок на помине! — стоял Семейка Ярыгин. Выгоревший белый чуб, кафтан нараспашку и весь в саже, темные глаза горят от возбуждения.

— Дядя Иван! — зачастил он прямо с порога. — Вы тут спите и ничего не знаете! На острог черный снег падает! Утро-то давно уже настало, да черный снег свет застил.

— Какой еще черный снег? Может, сажа и пепел?

— Сажа, она самая и есть, — подтвердил Семейка.

— Так зачем же ты меня пугаешь? То снег ему, то сажа… Ветер откуда, с моря или с гор?

— Да вроде с гор тянет.

С минуту подумав, Иван заключил:

— Не иначе, как Авачинская огнедышащая гора сажу и пепел исторгла. А ветер к нам и пригнал целую тучу этого добра… То-то я вроде утром свет за окном разглядел, а потом опять тьма настала.

Подождав, пока Завина оделась за пологом, они втроем вышли из дому.

Над острогом висело низкое черное небо, в котором лишь кое-где угадывались светлые размывы. На крепостные стены, на крыши построек сыпались сажа и пепел.

Перед приказчичьей избой в сумраке возбужденно переговаривались крепостные казаки:

— Дожили до тьмы кромешной!

— Уж не знамение ли какое?

— Что-то будет, казаки, что-то будет…

— К большой крови это…

— Тю, кровь ему мерещится! Да на Камчатке кругом горы пепел кидают. Поди, Авача разбушевалась. Других огненных гор ближе к нам нет.

— Раньше-то в остроге нашем никогда сажа не выпадала. Не к добру это. Стеречься надо.

— Братцы, гляди, у Харитона Березина рожа черней, чем у черта запечного!

— Сам ты шишок запечный! — обиделся Березин, не сообразив, что в темноте его лица не видно, что казак шутит.

— Тише вы, воронье немытое! — прозвучал рокочущий голос Данилы Анцыферова. — У нас с архимандритом Мартианом горе горькое, а они тут раскаркались.

— Что ж за горе у вас, Данила?

— А такое горе, что, как пала тьма, бочонок с хмелем мы потеряли. Плачьте с нами, братья-казаки!

В толпе послышался хохот.

— Данила, друг ты мне или не друг?

— А ты кто такой есть? В темноте и волка можно принять за друга.

— Гришка Шибанов я.

— Ну, ежели не врешь, что Шибанов, тогда друг.

— Так вот, Данила, ради дружбы нашей помогу я вам с Мартианом тот бочонок искать!

— И я помогу, Данила! — поддержал Шибанова голос Березина.

— И я!

— И мы!..

Охотников поискать заманчивый бочонок нашлось немало, и казаки, гогоча, повалили за Анцыферовым.

Почувствовав, как в его руке дрожит рука Завины, Козыревский обнял ее за плечи.

— Ты что? Иль у вас здесь сажа с неба никогда не падала?

— Не помню… — Голос у Завины жалобный и перепуганный.

— И даже не слышала про небесную сажу?

— Слышала… Камчадалы всегда уходят с того места, куда упадет сажа. Иначе их ждет гибель… Нам тоже надо уходить на новое место.

— Ну вот! Опять ты за старое!.. На Нижнекамчатский казачий острог каждый год летит пепел с Ключевской горы, однако ж с тамошними казаками никакой беды не случилось.

Завина, увидев, что небо проясняется и тьма сменяется солнечным светом, немного успокоилась и даже повеселела.

— Ну, пойдем со мной бат доделывать?

— Пойдем! — обрадованно откликнулась она.

Иван, опасаясь, как бы его не засмеяли крепостные казаки, не часто брал ее на свои работы.

Растолкав все еще спящих служащих, которые ничего не знали о туче пепла, выпавшей над острогом, Козыревский наказал им побыстрее готовить завтрак и, выдернув из стоявшего в коридоре чурбака топор, вышел, сопровождаемый Завиной, на совсем посветлевший двор.

Между тем казаки разыскали тот самый бочонок с вином, — который Анцыферов с Мартианом потеряли в темноте, и прикатили его на площадь перед приказчичьей избой. Все они по очереди старались вышибить из него пробку.

— Изыди, треклятая, аки младенец из чрева матери, либо провались вовнутрь, демонова затычка! — прогудел Мартиан.

Над всеми возвышался на целую голову Данила Анцыферов; казак матерый, каких земля не часто родит, горбоносый, с ястребиными очами и могучей бородищей, которая распласталась от плеча до плеча по всей его обширной груди, — казаки иногда шутили, что его бороды хватило бы на три пары валяных сапог.

Заметив Козыревского с топором, Мартиан гаркнул:

— Гляньте, угоднички! Господь услышал наши муки, послал нам святое орудие для сокрушения затычки дьявольской.

Затычка была вышиблена, и, учуяв винный дух, сразу прянувший из бочонка, Мартиан возвел очи горе: