Земли, обагренные кровью

В этот момент подбежали сержант и два солдата. Сержант хотел ударить турка прикладом, но тот ловким движением выхватил у него винтовку, прицелился и уже готов был спустить курок. Тут я, еще лежа на спине, схватил его за ноги. Он покачнулся и пуля пролетела мимо сержанта. В глазах турка появился страх. Мы надели на него наручники и, подгоняя пинками и ударами приклада, погнали на заставу. Мы привязали его к столбу, обмотав веревками, как пеленают ребенка. Сержант взял плеть и стал хлестать его:

— Говори, сволочь! Говори, мерзавец! Говори, собака! Говори, антихрист!

Зять Кривого Мехмеда стойко переносил удары. Казалось, он не чувствовал их. Вены на его шее надулись, грудь вздымалась, но он задерживал дыхание, чтобы с ним не вырвался стон и не выдал его страданий.

Мне вдруг стало страшно. Что за сила в этом человеке? Почему удары словно отскакивают от него и как бы обращаются на нас? Никогда в жизни я никого не бил. И теперь, когда я должен был его бить, потому что всех других отправили на какое-то задание, я оробел и никак не мог справиться с этим чувством. Робко, почти трусливо, не глядя на него, я сказал:

— Ну чего ты ждешь? Если хочешь вернуться сегодня к жене и детям, говори, что знаешь, говори, чертов сын! Скажи, и все будет хорошо!

Он посмотрел на меня с ненавистью и презрением, будто плюнул в лицо.

— Проклятые гяуры!

Я поднял палку и в бешенстве ударил его по голове. Зрачки его закатились, стал виден только мутный белок. Тело обмякло, голова склонилась на грудь.

Я бросил палку, закрыл руками лицо и надрывно закричал:

— Я убил его!

Я отбежал от столба, вернулся, снова отбежал, остановился и стал ждать, когда придут меня арестовать. Ко мне подошел сержант и стал меня успокаивать:

— Ты медаль за это получить должен, а не наказание.

Сбежались солдаты и наперебой стали советовать, что надо написать в рапорте. «Зять матерого бандита Кривого Мехмеда, пойманный нами с большим трудом, пытался бежать, споткнулся и…»

В то время как они сочиняли рапорт, я не отрываясь смотрел на убитого. Клянусь богом, я завидовал ему! Какая твердость!

Капитан не поверил ни одному слову из этого рапорта, но никаких расследований производить не стал. Только сказал сержанту:

— В следующий раз будьте аккуратней…

Словно убили не человека, а кошку! На войне трудно отличить убийство от патриотического поступка! Я участвовал в боях, я стрелял по врагам моей родины и гордился, убивая их. Но после этого поступка что-то оборвалось у меня в душе…

На рассвете следующего дня мы двинулись в Чивриль. Ужасы войны заставили забыть и это убийство.

* * *

В Чивриле было относительно спокойно. Лишь иногда бывали небольшие налеты и изредка нас посылали в разведку. Однажды, когда я стоял на посту, с вражеской стороны появился турок с белым платком в руке. Я крикнул, чтобы он подошел ближе, и спросил, что ему надо.

— Я убежал от Кемаля. Мне надоело воевать. Я хочу вернуться в деревню, к своей семье, — сказал он и заплакал.

Я отвел его к офицеру. Якумис Сефероглу из Нового Эфеса узнал турка. Это был его односельчанин, Плешивый Мехмед. В 1914 году он предал немало христиан.

— И вы поверили, что он действительно устал воевать и идет к себе в деревню сажать цветочки? — возмутился Якумис. — У него, дорогие мои, наверняка важное задание. Он поедет в Кушадасы, занятые итальянцами. Там он организует отряды, которые будут опустошать наши деревни.

Двое солдат не из нашей местности стали ему возражать. Якумис обернулся к ним и зло закричал:

— Я знаю, что говорю! Не я ли потерял двух братьев в четырнадцатом году? Они служили в рабочем батальоне. В прошлом году в Айдыне погибла моя единственная сестра. Через пять дней после свадьбы… Я точно знаю, что он был среди зейбеков[15]! Главарем у них был юрюк Али, настоящий зверь. Они пришли к нам из итальянской зоны и устроили резню. Али, этот убийца, собрал самых красивых девушек, поставил их в ряд и стал срывать с них одежду; при этом он измывался над ними, хватал их за груди, а потом вынул нож и принялся отрезать им соски. Он смеялся и самодовольно покручивал усы: «Я сделаю четки из их сосков. Ни у кого в мире не будет таких четок!»

После страшного рассказа Якумиса стало очевидно, что ожидает Плешивого Мехмеда. Через два дня, возвратившись из дозора, я узнал, что турецкий перебежчик «убит при попытке к бегству».

Пришел Якумис и рассказал мне, как было дело. Лицо его и слова были бесстрастны, и невозможно было понять, что он чувствует.