Ван-Лун испугался и позвал О-Лан. Вместе они подняли юношу, и О-Лан вымыла его и уложила на постель в своей комнате. Не успела она умыть его, как он уже спал тяжелым сном, словно мертвый, и не мог ничего ответить на вопросы отца.
Тогда Ван-Лун пошел в комнату, где спали оба его сына. Младший, зевая и потягиваясь, увязывал свои книги в квадратный кусок материи, собираясь в школу, и Ван-Лун спросил его:
— Разве твой старший брат не ложился сегодня спать вместе с тобой?
Мальчик ответил неохотно:
— Нет.
По глазам его было видно, что он боится, и Ван-Лун, заметив это, закричал на него сердито:
— Куда он ходил?
И когда мальчик не захотел ответить, он схватил его за шиворот, потряс его и закричал:
— Говори все, щенок!
Мальчика это испугало, он разрыдался и заговорил, всхлипывая:
— Старший брат не велел тебе говорить и грозил, что будет щипать меня и колоть раскаленной иглой, если я расскажу; а если не расскажу, то он даст мне денег.
И Ван-Лун, выйдя из себя, закричал:
— Говори сейчас же, а не то лучше тебе умереть!
И мальчик огляделся кругом и сказал с отчаянием, видя, что отец готов его задушить, если он не ответит:
— Он уже три ночи не ночует дома, но где он и что он делает, я не знаю. Знаю только, что он уходит с сыном твоего дяди, нашим двоюродным братом.
Ван-Лун выпустил из рук шею мальчика, отшвырнул его в сторону и большими шагами направился в комнату дяди. Там он застал сына дяди: у него было такое же красное и возбужденное от вина лицо, как и у его сына, но он держался тверже на ногах, потому что он был старше и привык вести себя, как взрослый мужчина. Ван-Лун закричал на него:
— Куда ты водил моего сына?
И молодой человек ответил, насмехаясь над Ван-Луном:
— Твоего сына незачем водить. Он и сам дойдет, куда ему нужно.
Но Ван-Лун повторил вопрос, и на этот раз он думал про себя, что он не сдержится и убьет сына дяди с его бесстыдным и наглым лицом, и закричал страшным голосом:
— Где был мой сын сегодня ночью?
Молодой человек испугался и ответил хмуро и неохотно, опустив свои бесстыдные глаза:
— Он был у непотребной женщины, которая живет во дворе большого дома.
Услышав это, Ван-Лун громко застонал. Ее знали многие мужчины, и ходили к ней только бедняки и простые люди, потому что она была уже немолода и не требовала большой платы.
Не возвращаясь в дом к завтраку, он вышел из ворот и пошел через поля, и на этот раз он не видел всходов на своей земле, не видел, какой урожай они сулят, из-за беды, которая случилась с его сыном. Он шел, глубоко задумавшись, и, пройдя в ворота у городской стены, он вошел в дом, который прежде назывался домом Хуанов. Тяжелые ворота стояли теперь раскрытыми: всякий, кто хотел, мог войти и уйти без помехи. И он вошел в ворота. Дворы и комнаты были полны простого народа. Комнаты здесь отдавались внаем. В каждой комнате помещалась семья. Двор был грязен, и старые сосны срублены, а те, которые остались, засыхали на корню. Пруды были забиты мусором.
Но он ничего этого не видел. Он остановился посреди двора и громко спросил:
— Где здесь живет непотребная женщина по имени И-Ян?
Женщина, которая сидела на трехногом стуле и пришивала подметку, подняла голову и кивнула на боковую дверь, выходившую во двор, и снова принялась за шитье, так как привыкла, что мужчины то и дело задавали ей этот вопрос. Ван-Лун подошел к двери и постучал в нее. Раздраженный голос ответил:
— Ступай прочь! На сегодня я кончила свое дело и хочу спать: я работала всю ночь.
Но он постучал снова, и голос крикнул:
— Кто это?
Он не ответил, но постучал еще раз, потому что хотел войти во что бы то ни стало. Наконец он услышал шарканье ног, и женщина открыла дверь, женщина не слишком молодая, с утомленным лицом, отвисшими толстыми губами, грубо набеленным лбом и несмытыми со щек и рта румянами. Она посмотрела на Ван-Луна и сказала резко:
— Раньше вечера я тебя принять не могу. Если хочешь, можешь притти пораньше вечером, а сейчас я ложусь спать.
Но Ван-Лун грубо прервал ее речь, потому что его тошнило от одного ее вида. Он страдал, думая о том, что здесь был его сын, и сказал:
— Это не для меня. Мне такие, как ты, не нужны. У меня сын…
И вдруг он почувствовал, что слезы о сыне клубком подступают ему к горлу. Тогда женщина спросила:
— Ну, что такое с твоим сыном?
И Ван-Лун ответил, и голос его дрожал:
— Он был здесь прошлой ночью.
— Прошлой ночью здесь было много всяких сыновей, — возразила женщина, — и я не знаю, который из них был твой.
И тогда Ван-Лун стал умолять ее:
— Подумай, не вспомнишь ли ты мальчика, высокого и тонкого, еще не похожего на мужчину? Мне и в голову не приходило, что он осмелится пойти к женщине.
Она подумала и ответила:
— Да, их было двое. Один — молодой парень, нос у него вздернут к небу, и он так ведет себя, будто все знает. Шапка у него была сдвинута на ухо. А другой, как ты говоришь, высокого роста мальчик.
— Вот это он, это мой сын! — закричал Ван-Лун.
— Ну, так что же? — сказала женщина.
Тогда Ван-Лун сказал серьезно: