Земля 2252 (СИ)

Ливадов снова выругался, давя в себе малодушие. Несмотря на все сомнения, так хотелось, чтобы рабский ошейник просто сняли русские, для которых он окажется своим. Да только что будет, если это будут какие-нибудь не такие или не те русские?

Девятиэтажка походила полуразрушенный заброшенный замок в лесу и все тянуласть и тянулась вдоль грунтовки справа от неспешно идущего по колдобинам автомобиля. Вообще-то к церкви должны были свернуть прямо перед ней, но в зарослях слева от дороги проезда не было.

Ехали теперь в тишине. Андрей вдруг понял, что Рамирес смолк, и, признаться, это обрадовало. До тошноты противно играть в спектакле миссионера.

Грунтовка и джип добрались до внутридворового проезда через девятиэтажку, его хорошо видно над кустарником. Здесь раньше был светофор на пересечении Советской и Республиканской, которая, кстати, в прошлом напрямую вела к Железнодорожному мосту. А нынче никакого перекрестка: грунтовка просто берет влево, делая поворот почти под прямым углом.

Прежде вокруг перекрестка было просторно. Дома отступали от дороги, а по направлению к Волге и мосту, слева вдоль Республиканской улицы, располагался сквер — почти до самой церкви, куда направлялся джип американца. Сейчас по обе стороны от грунтовки все заросло папоротником. Кое-где меж стволов видны груды камней.

Неожиданно грунтовка и папоротник по обе стороны от неё кончились. Обширная прогалина с невысокой травой и сиротливым бетонным столбом, который когда-то держал лампу уличного освещения. Остальные, что в прошлом торчали из круглой клумбы, давно исчезли, а он невесть зачем сохранился посреди Октябрьской площади.

Это была она. Сквозь окна на стороне негра и белобрысого водителя видна церковь Параскевы Пятницы и далее сквозь лобовое стекло — дома, что высились по Республиканской улице, когда она продолжалась после площади.

Разноэтажные, от двух до девяти этажей, и разных же эпох. Отсюда даже казалось, что все дома неплохо сохранились. Стоят по обе стороны от проезжей части, а вот дороги больше не существовало. Меж строениями густая поросль, и проезда нет. Понятно теперь, почему джип сделал круг: чтоб добраться сюда до церкви.

Другие улицы сгинули, всё поглотили деревья. Наверно, от Пятницкого парка и пошла эта густая зелень — он должен был находиться на противоположной стороне площади, а сейчас и не отличишь заросли на месте парка от прочего леса вокруг площади.

— Tommy, — нетерпеливо произнес Рамирес.

— Yes, sir, — белобрысый водитель встрепенулся. Да, сэр.

Он отпустил руль и нацепил на правое ухо наушник с отростком микрофона, а, затем потянувшись куда-то, достал массивные очки, закрывшие половину лица, и плотные толстые перчатки. Томми быстро надел их и, опустив взор на невидимый планшет, принялся водить по нему пальцами.

— I'm ready! — произнес он. Я готов!

Ливадов, глядя на силуэт белбрысого, подумал о виртуальной реальности.

— Let's go! — послышалось от Рамиреса. Давайте!

Он и чернокожий тоже нацепили на правое ухо наушник с микрофоном и вдобавок вооружились. Негр, осклабившись, уже держал снятую с потолка штурмовую винтовку. Спереди послышался звук передернутого затвора.

Полюбоваться на церковь собрались? Андрей усмехнулся про себя. Хороши паломники!

— Выходим! — вновь скомандовал Джонс.

На сей раз по-русски, и вдобавок Ливадова остро кольнуло в шею. Тварь! Рамирес гнал его из машины, понукая болью, словно животное.

Когда вылезли из машины, Андрей оказался между негром и Джонсом. Помимо двух пистолетов, тот также снарядился тяжелым автоматом. Над головами зависли четыре дрона-камеры. Три полетели в сторону церкви, а один из них завис напротив Рамиреса который картинным жестом приподнял над банданой шляпу.

— Здравствуйте! Снова с вами я, Артур Джонс, и, как и обещал, мы у церкви… Пара…Параскевы Пятницы. Мы…

В этот раз Рамирес произнес название правильно. Больше его Ливадов слушать не стал, сосредоточившись на развалинах белого здания. Там кто-то был. На них кто-то смотрел злым и голодным взглядом.

Глава 13. Свобода

Женьку трясло, будто в лихорадке. Она беззвучно рыдала, не в силах остановить слезы. Влага текла против воли, и уже завыть хотелось, лишь бы слезы прекратились, но природа оказалась выше разума.

А, может, она обманывает себя, и такова её натура — слабая, девичья. От одной только мысли, что свободна, к горлу подкатывает новый комок, она всхлипывает и продолжает рыдать.

— Встань.

Это сын президента. Почему не убрался-то со своими учёными?

— Встань, — Воронцов повысил голос.

Только плевать Женьке на него с высокой колокольни. Она свободна! Все смотрит и смотрит на двухрядную цепочку из золотых колец, спавшую с руки. Символ и воплощение бесправия, и она больше не на ней.

— Встань, сука!

Женьку проняло. Перехватило дыхание, как после удара сапогом под дых. Ливадова неожиданно поняла, что стоит на четвереньках, опустив голову к полу, и часто-часто дышит, жадно глотая воздух. Она задыхалась от охватившей ярости.

Сука? Сука, он сказал?