Земля

Тогда он подошел к столу и сел. Как это быстро кончилось! Ужин давно остыл, и старик заснул, сидя на скамейке, но как быстро это кончилось! Он потряс старика за плечо.

— Это мальчик! — крикнул он торжествующе. — Ты дедушка, а я отец!

Старик сразу проснулся и засмеялся так же, как он смеялся, засыпая.

— Да, да, конечно, — хихикал он, — дедушка, дедушка.

И он встал и пошел к своей постели, все еще смеясь. Ван-Лун пододвинул к себе чашку холодного риса и начал есть. Он вдруг сразу проголодался и не успевал прожевывать пищу. Он слышал, как женщина с трудом передвигается по комнате и как пронзительно кричит ребенок. Когда он наелся досыта, он снова подошел к двери; она позвала его, и он вошел в комнату. Запах теплой крови все еще стоял в воздухе, но нигде не было ее следов, кроме как в деревянной лохани. Но она налила в нее воды и задвинула под кровать, и ее почти не было видно. Горела красная свеча, и О-Лан лежала, аккуратно укрывшись одеялом. Рядом с ней, по обычаю этих мест, завернутый в старые штаны Ван-Луна, лежал его сын. Он подошел ближе и не мог произнести ни слова. Сердце забилось у него в груди, он наклонился над ребенком и посмотрел на него. У него было круглое, сморщенное личико, очень темного цвета, голова была покрыта длинными и влажными, черными волосами. Он перестал кричать и лежал с плотно закрытыми глазами. Ван-Лун взглянул на жену, и она ответила ему взглядом. Волосы у нее были еще мокры от пота, вызванного страданиями, и узкие глаза запали внутрь, но она была такая же, как всегда. Его сердце рванулось к ним обоим, и он сказал, не зная, что еще нужно говорить:

— Завтра я пойду в город и куплю фунт красного сахару, распущу его в кипятке и дам тебе напиться.

И потом, снова посмотрев на ребенка, он вдруг сказал, словно эта мысль только пришла ему в голову:

— Нам придется купить полную корзину яиц и выкрасить их в красную краску для всей деревни. Пусть все знают, что у меня родился сын!

Глава IV

На следующий день после рождения ребенка женщина встала и, как всегда, приготовила для них пищу, но не пошла в поле с Ван-Луном, и он проработал один до полудня. Потом он надел синий халат и отправился в город. Он пошел на рынок и купил полсотни яиц, не самых свежих, только что из-под курицы, но все же достаточно свежих, по медяку за штуку, и купил красной бумаги, чтобы, сварив в ней яйца, окрасить их. Потом, уложив яйца в корзину, зашел к торговцу сладостями и купил у него фунт с лишком красного сахару и смотрел, как его тщательно заворачивают в коричневую бумагу; обвязав пакет соломенной бечевой, торговец, улыбаясь, вложил под нее полоску красной бумаги.

— Это, должно быть, для матери новорожденного ребенка?

— Первенца, — с гордостью ответил Ван-Лун.

— Ах, вот как! Поздравляю, — сказал торговец равнодушно, смотря на хорошо одетого покупателя, который только что вошел в лавку.

Он много раз говорил эти слова другим… Почти каждый день приходилось кого-нибудь поздравлять, но Ван-Луну казалось, что это сказано специально для него, и он был польщен вежливостью торговца и, не переставая, отвешивал поклон за поклоном, выходя из лавки.

Когда он шел под жаркими лучами солнца по пыльной улице, ему казалось, что нет человека счастливее его. Сначала он думал об этом с радостью, а потом на него напал страх. Нехорошо, если человеку слишком везет в жизни. Воздух и земля полны злобных духов, которые не терпят счастья смертных, в особенности, если это бедняки. Он завернул в свечную лавку, где торговали также курениями, и купил четыре курительных палочки, по одной на каждого члена семьи, и с этими четырьмя палочками пошел к маленькому храму богов Земли и воткнул их в остывший пепел курительных палочек, которые ставил перед богами раньше вместе с женой. Он следил, как дружно горели четыре палочки, и потом, успокоенный, отправился домой. Эти две маленькие фигурки-покровительницы, важно восседавшие под кровлей маленького храма, какая власть им была дана!

А потом, не успел он оглянуться, как женщина снова работала в поле рядом с ним. Время жатвы прошло, и они молотили зерно на току, на дворике перед домом. Они молотили его цепами вместе с женой. И когда зерно было обмолочено, они веяли его, подбрасывая на ветру в больших плоских бамбуковых корзинах, и мякина облаком летела по ветру. Потом надо было сеять озимую пшеницу, и он запряг быка и вспахал поле, а жена шла следом за ним и мотыкой разбивала комья земли в борозде.