Земля бедованная (сборник)

Опомнившись, они медленно пошли к площади. Солнце двигалось к закату, на мостовой лежала тень. Знакомый мерин по-прежнему громко жевал овес, погрузив морду в холщевый мешок. Витрина хозяйственного магазина светилась желтым, закатным огнем, и в этой витрине Костылев снова увидел шеренгу кастрюль во главе с лихим капралом – чайником. А еще в стекле он увидел свое отражение и впервые за много месяцев с облегчением улыбнулся.

Мы не будем подробно описывать, как Лена с Костылевым явились к Грише и обнаружили его и Аскольда ожесточенно (но безуспешно) роющимися в старинных книгах по демонологии в поисках способа спасения от чертей, как Лена встретилась там с Гаврилой, который всего за два дня почему-то стал выше ростом, взрослее и так оброс, точно его месяц не водили в парикмахерскую. И вот тут-то в Гришиной комнате Костылев с изумлением увидел на стене отрывной календарь, а на нем листок – «31 августа. Вторник», а потом машинально посмотрел на свои сломанные часы и убедился, что они благополучно идут и показывают половину седьмого.

До своего дома Алексей Петрович добрался только после полуночи. В квартире ждали его пыль, запустение и засохшие цветы в горшках. Зато в почтовом ящике он нашел две просроченные повестки в суд по делу о разводе и письмо от Сидорова, датированное пятнадцатым августа. Из этого письма он узнал, что с работы его не уволили.

Исчезновение Костылева Сидоров осуждал, называя страусиной политикой: «Ты, конечно, вообразил, что все кругом подлецы, и теперь прячешься, а, между прочим, на другой день после собрания у меня перебывала по очереди вся лаборатория. И все с подробностями. Оказывается, стоило нам с тобой покинуть зал заседаний, поднялся несусветный хай, чуть не драка. У тебя, представь, появились защитники! Угадай, кто? Митина! Громко рыдая, вопила, что, мол, так нельзя, и хотя в человеке все должно быть прекрасно, но и гнать на улицу – тоже не способ воспитания, от таких дел кто хочешь сопьется как, например, ее бывший муж, и пропадет на всю оставшуюся жизнь. И вообще перевоспитывать надо в коллективе, в крайнем случае, направить на принудлечение. Говорят, во время ее выступления, особенно, когда речь шла про несчастного алкоголика – бывшего мужа, многие женщины плакали, а Нина Кривошеина закричала, что у нее зять, муж сестры, имеет горб, и его за это с работы не гонят, а кто сказал, что горбатым быть можно, а рогатым – нет? Если за такие вещи увольнять, то будет геноцид и апартеид, а у нас не Америка{148}! Слово за слово, атмосфера накалилась до предела, а Митина как пошла честить Погребнякова, который по ее мнению жулик, аферист и надо разобраться, кто еще… Как ты, наверное, догадываешься, Митину пытался окоротить Прибытков, требовал голосования, напоминал, что рабочий день давно кончился и всех с нетерпением ждут дома. Дети протягивают худенькие ручки. Но на собрание, как ни странно, даже этот довод не подействовал. Гвалт был неимоверный. В конце концов Прибытков все же надавил, и стали голосовать. И что получилось? За увольнение – один Гуреев. Против – Митина и Кривошеина, оравшие хором, остальные воздержались.

Но на этом, Алеша, история не кончилась. Прибытков через три дня все равно подготовил проект приказа о твоем увольнении за прогул, теперь уже на вполне законном основании: в институте-то ты не появляешься! И опять Митина – вожжа под хвост (я всегда считал, что женщины – существа непредсказуемые). Подняла шум: «Может, человек в больницу попал, а вы – увольнять?» Не поленилась, съездила в твою районную поликлинику, нашла участкового врача и получила-таки справку, что ты по состоянию здоровья нуждаешься в отпуске за свой счет. Докторшу очень хвалила: «Отзывчивая. Я ей – так и так, а она сразу запереживала, надо же, – говорит, – он ведь ко мне еще зимой обращался, а я проявила бездушие, больничного не дала».

Взял я справку и пошел оформлять тебе отпуск. Прибытков, ясное дело, на дыбы: «Это не документ!» и понес: «Укрывательство! Пособничество!» В общем, отказал в грубой форме. Не буду врать, кончилась бы эта история для тебя, скорей всего, плохо, тем более что я – боец, как ты знаешь, неважный. Но решил все директор. Появился в институте через неделю, и тут выяснилось, что ничем он, Алеша, не болел – Прибыткову сказал, что скверно себя чувствует, а сам – в министерство. Там добрался до самых верхов и такое раскрутил…

Наш-то Прибытков, оказывается, сволочь очень не простая, крупно играл. Четыре раза ездил к начальнику Технического управления, даже у замминистра был: «Обязан поставить в известность, директор прикрывает человека… неясного. Что означают его рога и куда они с директором собираются их направить – непонятно». Те и заколебались. Только директор тоже не лыком шит, сразу понял, что к чему и против кого рога на самом-то деле хотят направить, – и за тебя грудью: «Специалист высокой квалификации, нужен институту, отрасли. Если таких разбазаривать, будет негосударственный подход. А что со странностями… Лишь бы работе не мешали».