Земля бедованная

– Советую, – торжественно заявил он, протягивая Костылеву книжку, которую тот с поклоном принял, – очень советую прочесть незамедлительно. Дело в том, – скромно добавил он, – что это – шедевр.

Шедевр шедевров, – запальчиво встрял Люд, брызнув слюной. – И я не понимаю, Олик, зачем тебе понадобилось дарить свой бестселлер… кому попало.

– Кыш! – устало цыкнул Олик, и Люд сразу юркнул в коридор. – Надоел, прилип как горчичник. Куда от них денешься – поклонники.

– Сорок девять, пятьдесят – нужно делать поросят, – неслось с дивана.

– Забавно, – Олик наклонился к Костылеву. – Между нами: Люд уверен, что вы шпик.

– В каком же смысле?

– Я, кстати, этого тоже не исключаю. Но в данном случае не имеет значения, поскольку вы шпик – оттуда. Может, даже и к лучшему.

– У вас тут не соскучишься! Этот, который «девять, десять – деньги весить» или как его там? – полагает, что я из дурдома, вы – что кто-то меня подослал, и это, мол, к лучшему.

– Из дурдома – это ясно, это само собой, откуда же еще? А к лучшему… Пусть изучают мой трактат, глядишь, и поумнеют, по крайней мере, осознают свое ничтожество и бездарность.

– Кто осознает? Кто?

– Люди, разумеется. Людишки.

– Ах вот как. Люди? А меня только что обругали за мракобесие, когда я произнес это слово. Ввиду того, что людей не существует в природе.

– Узколобость, догматизм. Невежество! Хреново обстоит с информацией. Им это, очевидно, выгодно – держать всех в темноте.

– Кому выгодно?

– Администрации. Менеджеру с прихлебателями. Мне еще повезло – работаю в отделе внешних сношений, а остальные… Серость, троглодиты. Путаница в головах. Каша! Выдумали, что чёрт произошел от козы. Как вам это нравится? Впрочем, вы же матерый шпион, а я тут болтаю. А вы, гадята, чего пришипились? Подслушиваете? – прикрикнул он на трудяг-собеседников.

– Сто три, сто четыре – не кури на бочке в тире, – подвидно пискнул коротышка.

– Корчат из себя интеллектуалов, творческих личностей, а сами – бездарное тупье. Да и этот, я вам скажу, так называемый «референт». Я бы вам не советовал при нем распускать язык… А-а, это ты, Цум, – вдруг с достоинством сказал он, вставая, – а мы тут… работали. Чего, к сожалению, нельзя сказать кое о ком.

– Сто одиннадцать, сто тринадцать, – из последних сил прокашлял длинный с забинтованной шеей.

– Двенадцать, двенадцать! – шепотом подсказал лысый.

– Пройдите к менеджеру, – бросил им референт. Засуетившись, оба вскочили с дивана; при этом длинного качнуло, и он крепко ухватился за рога стоявшего к нему спиной приятеля, точно это был велосипедный руль. Так они и двинулись – лысый впереди, длинный за ним, держась за взрыватели, которые, казалось, вот-вот сработают, и мина разнесет заведение в пыль.

– Пойти и мне, пожалуй, – сказал Олик. – Люд там, небось, уже весь извелся. – А вы ждите, желаю удачи.

– А долго ждать? – спросил Костылев. – Вообще, сколько сейчас времени? У меня часы испортились.

– Время? – поднял бровь референт. – Забудьте. Это миф, вредная выдумка, распространяемая отдельными лицами с целью введения в заблуждение… И советую снять этот – он кивнул на левую руку Костылева – прибор, вас могут неверно понять.

Время здесь действительно отсутствовало – вместо него приемную заполняла какая-то вязкая субстанция. От нечего делать Костылев открыл книжку, которую всучил ему Олик, и принялся разбирать подслеповатую машинопись{147}: «…таким образом, помещая понятийный ряд, принятый у людей, в реальную систему координат, мы получаем полное освобождение от чувства т. н. «вины» за счет переноса ответственности с субъекта насилия на его объект, ч. т. д. Короче (это уже было вписано от руки печатными буквами на полях) жертва сама виновата, что подставилась».

– М-да, – сказал себе Костылев, – симпатичные у меня собратья.

Длинный и лысый так и не вышли из кабинета, но в какой-то момент Цум приложил ухо к замочной скважине, послушал немного, наконец, выпрямился и нехотя открыл перед Костылевым дверь:

– Вас приглашают. Можете проходить.

И Костылев вошел.

Кабинет был пуст. «Куда подевались те двое? Видимо, тут есть еще один выход», – успел подумать Костылев, и тут же забыл про длинного и лысого, потому что увидел менеджера.

За большим столом – по площади он не уступал директорскому – сидел, приветливо улыбаясь, седовласый джентльмен – да, да, именно это слово первым пришло в голову Костылеву при взгляде на породистый серый костюм с белоснежной рубашкой и галстуком в тон, на ухоженные руки и безупречную – даже, вроде, напомаженную – прическу. Пробор, проведенный как по линейке, разделял аккуратные, с серебристым отливом, рога.

В кабинете витал тонкий аромат чего-то явно французского. Это было особенно удивительно, потому что лицо хозяина кабинета оказалось знакомым, и с этим лицом у Костылева ассоциировался отнюдь не заграничный парфюм, а вовсе даже отечественный одеколон «Кармен». Плюс, само собой, носки двухнедельной выдержки.