61
Червец
Повесть написана в 1979 году, впервые опубликована в сборнике «Курзал» (Л.: Советский писатель, 1990), а до тех пор распространялась в самиздате, что послужило поводом для «приятного» знакомства автора с сотрудником КГБ, куратором ленинградских творческих союзов Павлом Константиновичем Кошелевым. Однажды летом 1982 года Кошелев вдруг позвонил Нине Катерли домой и пригласил на свидание.
«…откуда-то из-за моего плеча раздалось: «Здравствуйте, Нина Соломоновна!» Я обернулась и увидела молодого человека с усами и в белом костюме.
Тут же вспомнив все застольные инструкции поведения при общении с ними, я вежливо, но твердо попросила его показать мне документы. Что и было сделано – мне предъявили какой-то пропуск, где было написано: «Коршунов Павел Николаевич». Не помню, указано ли было его звание, во всяком случае, я его спросила об этом. Он представился старшим, кажется, лейтенантом и съязвил, сказав, что мне, видно, необходимо беседовать только с высокими чинами.
Мы минут сорок гуляли по Летнему саду, и вскоре я поняла, зачем ему понадобилась, – мои друзья, которым я как-то давала своего «Червеца», дали его, не сказав мне ни слова, «на одну ночь» своей приятельнице, а та притащила рукопись к себе на работу, где ее читали все кому не лень. И кто-то, конечно, настучал. А работала эта их приятельница в Морском училище им. Макарова, где строго следили за идеологией. Ее вызвали в Первый отдел и допросили. Помимо чтения «Червеца» в вину ей было вменено еще и прослушивание вместе с курсантами песен Окуджавы. Про «Червеца» она страстно заявила, что там нет никакой антисоветчины. Ну, совсем, совсем никакой! Ей не поверили – видно, информатор дал другие сведения. Не поверили и попросили принести рукопись. А рукопись давно уже была возвращена мне. Все это я выстроила в уме по ходу задаваемых вопросов, одним из которых был: «А как ваша повесть попала к NN? Вы ведь, кажется, не близкие подруги, она – светская львица, а вы – писатель».
Я согласилась, что действительно не львица. Дальше пошли комплименты – мол, я такой уж замечательный писатель, что обо мне знает вся заграница. К этому я была готова, подумала: вот – хвалит, а потом начнет пугать. И на вопрос ответила, что рукопись NN дала потому, что мне интересно мнение о ней самых разных людей. На самом деле, судорожно роясь в памяти, я вспомнила, что эта дама не так давно звонила мне и просила дать рукопись – ее, мол, все очень хвалят, а она не читала. А на самом деле ее уже, видимо, прижали к стене, требовали текст, сказать мне обо всем она боялась, вот и позвонила. Я тогда рукопись ей не дала, уж не помню, почему. А сейчас упорно твердила, что не считаю криминалом показывать то, что пишу, знакомым. «А что? Я должна, как напишу что-то, сразу нести к вам?» – спросила я, наглея и думая о том, как вечером буду всем рассказывать, что поставила гэбэшника на место.
Тут он, как я и ожидала, попытался меня слегка припугнуть, заявив, что все зависит от содержания, нет ли там… клубнички. А то можно и… под суд.
…Позднее, когда мы встретились еще раз – я дала ему обещанную рукопись «Червеца», приведя ее для этого в подходящий вид, то есть, убрав оттуда все, что могло быть сочтено антисоветчиной, – я все-таки попросила его показать мне настоящие документы. И он показал красную книжечку, где стояла фамилия «Кошелев», а в ответ на мое заявление – мол, у него таких книжек может быть еще сто штук, молча вынул паспорт с теми же данными.
Рукопись он мне через некоторое время вернул, держал долго – может, и начальство читало. Возвращая, сказал, что он лично не видит в повести ничего криминального, но печатать ее, конечно, побоятся – в издательствах сидят трусы и перестраховщики, а у меня там слишком уж много про еврейский вопрос».
1
2