– Давайте пойдем на скалы. – И не стал объяснять Иш, на какие скалы, уверенный, что молодежь его и так поймет. И хотя помогали ему, бесконечно устал Иш, когда наконец добрались они до спасительного нагромождения голых камней. И рухнул Иш на голые камни, и лежал неподвижно, пытаясь отдышаться и восстановить силы, и только вздымалась грудь и хриплое дыхание вырывалось из его горла. А вокруг казалось, что вся земля пламенем была объята; но здесь они могли себя чувствовать в безопасности. Удобное место нашли – одна скала тесно прижалась к выступу другой скалы, образовав нечто похожее на каменную пещеру. И пока лежал Иш, то задремал он от слабости, а может быть, не задремал, а сознание потерял, потому что сердце его после бешеной гонки от ревущего за спиной пламени готово было из груди вырваться. Но через какое-то время очнулся он ото сна или от обморока, лежал тихо и думал, ибо ясной стала его голова, как уже давно не случалось. И думал он, что пришла пора сухой осени, а значит, пора больших пожаров, разносимых сухим северным ветром. Осень, пришедшая на смену лета, в которое он узнал Джека и говорил с ним о наконечниках стрел. И думал Иш, что с той поры большей частью Джек стал заботиться о нем, видно, Племя постановило так на своем сходе. «Даже старик, я все равно очень важный. Я – Бог. Нет, я не Бог. Может быть, моими устами говорит Бог, и я его оракул. Нет, сам-то я знаю – никакой я не оракул. Значит, заботятся они обо мне и помогают в старости, потому что я – Последний Американец». И снова, потому что бегство от языков пламени лишило его последних сил, Иш заснул, а может быть, потерял сознание. А когда пришел в себя, понял, что недолго пробыл в забытьи, ибо снова слышал треск пламени, но ничего не видел, кроме нависшей над головой серой громады скалы, и понял, что лежит на спине. Где-то рядом слышал он звуки негромкой возни и добродушное собачье ворчанье. И когда сознание вернулось к нему, то удивился сначала Иш, а потом даже немного испугался, какой свежей и ясной была его голова, и потому отчетливо помнил он, что происходило в прошлом, знал, что будет в будущем, и понимал происходящее в настоящем. «И второй мир – он тоже уходит, – вспыхивали в голове его звездочки мыслей. – Я видел, как уходил огромный мир. Теперь этот маленький – мой второй мир – уходит. Он исчезает в огне. В том огне, который неотделим от человека. В огне, который согревает и уничтожает нас. И еще люди часто повторяли, что бомбы превратят нас в дикарей и вернут в пещеры. Вот мы и в пещере, но никто не мог вообразить путь, который уготовила нам судьба по дороге в эти пещеры. Я выстоял и смирился с потерей моего большого мира, но я не переживу разрушения моего второго – маленького – мира. Я глубокий старик, но ясен и чист мой разум. И теперь я знаю – это конец. Из пещеры мы вышли и возвратились в пещеру». И будто связано это было в единое целое, с ясностью разума вернулась к нему былая острота зрения. И когда почувствовал он, как понемногу возвращаются силы, то сел Иш на камни и уже мог видеть остальных. И когда увидел, то удивился, откуда, кроме трех молодых, еще две собаки здесь. А Иш не помнил, что видел этих собак раньше. Ничем не замечательные, обычные собаки, которых люди брали с собой на охоту, – не слишком большие, с густой черной шерстью. Собаки-пастухи – как бы их назвали в Старые Времена. Это были умные, даже хорошо воспитанные собаки. И лежали они тихо под нависшими над головой серыми каменными глыбами, так похожими на свод пещеры, и не лаяли. А потом Иш перевел взгляд на молодых. И сейчас, когда казалось, что мог видеть он одновременно прошлое и будущее вместе с настоящим, он мог лучше понять молодых, потому что не чем иным, как смесью прошлого, будущего и настоящего, представлялись они. Одеты, как и Джек, – мокасины из мягкой оленьей кожи и голубые джинсы с медными пряжками и пуговицами. А на плечах шкуры пумы с длинными когтями на лапах зверя. У каждого был свой лук и колчан со стрелами, и у каждого на поясе висел нож, хотя не умели они делать ножи. У одного даже копье было с древком в рост человека, а когда присмотрелся Иш внимательнее, то увидел, что наконечником для копья настоящий нож мясника служил – игрушка с лезвием длиной в восемнадцать дюймов. Страшное оружие для рукопашных схваток в руках человека появилось. В самую последнюю очередь взгляд Иша на лицах молодых остановился, и увидел он, что другими стали эти лица – непохожими на лица людей, которых знал он очень давно. Потому что не было на этих лицах выражения неуверенности, беспокойства или страха.