Земля Бранникова

— Стой! — заорал Андрей изо всех оставшихся сил. Он успел увидеть, что Степан выполнил его приказ, смог еще произнести: «Подберите французика», и потерял сознание.

Может, и не совсем потерял. Чувствовал, что его положили на что-то мягкое, накрывают. Но реагировать на все это сил не было. Блаженное забытье, где исчезает время, пропадает боль, и сбываются все мечты, самый желанный приют раненого или больного, поглотило его.

Что за чудесные, не передаваемые словами картины посещали его в забытьи, какой чудесный мир приоткрывался за границей сознания. Мир, в котором он был высшей силой, где можно было сквозь зыбкую пелену увидеть прошлое, а если очень захотеть, то и будущее. Для этого надо было из световых флюидов построить башню. Прошлое в ней находится внизу, а будущее наверху. Надо успеть, пока башня не упала, взбежать на свой этаж. Не получается. Башня падает. Ничего, построим новую. И так раз за разом!

А потом он очнулся и понял, что находится в телеге, движущейся в полной темноте по лесной дороге. По голосам людей, фырканью лошадей и скрипу множества колес стало ясно, что не его одного увозят с поля боя в тыл. Снова стало болеть все тело, и он спрятался в спасительном забытьи. Башни теперь стало строить проще. Пока башни стояли, удавалось взбежать на свой этаж. На краткий миг, пока башня валится на бок, удавалось глянуть либо в прошлое, либо в будущее. И там и там громоздились световые пятна, разобраться в которых не хватало времени, но не исчезала надежда сделать это в следующий раз.

Обоз вел Федька. У него была карта, отданная ему кем-то из офицеров, а он, человек неграмотный, однако умел ее понимать. Наверное, в нем пропадал природный стратег, потому как он интуитивно понял дальнейший замысел Наполеона, а заодно и Кутузова. Понял, что Наполеон может повернуть свои войска на Тверь, создавая угрозу уже не Москве, а столице, и что Кутузов выставит перед ней заслон. Значит, чтобы избежать встречи с французами, а заодно и со своими, обозу следовало двигаться строго на север, что не противоречило конечной цели путешествия — Санкт-Петербургу, куда Федька стремился доставить своего барина. По пути с ним было и слугам других раненых офицеров, которых в обозе было уже человек восемь, не считая француза, которого положили на одну телегу с Андреем.

Плохо было то, что в наступившей темноте было невозможно осмотреть раненых, перевязать их как следует. Обоз медленно полз по лесной дороге. Ориентировался Федька ночью только по Полярной звезде, которая изредка появлялась то в разрывах облаков, то, вдруг, сверкала сквозь кроны деревьев.

— Найти бы хоть какую деревеньку в лесу, — думал Федька, останавливаться в деревнях по берегам рек он побаивался. Не ровен час, на французов нарвешься. А в лес, он был уверен, они не сунутся. И был прав. Французы лесов избегали.

Под утро наткнулись на лесную заимку. Для деревушки изб было маловато, всего-то четыре. Не церемонясь, разбудили хозяев. Оказалось, что здесь с давних времен находятся смолокурни. Из смолы готовился деготь, товар, нужный в хозяйстве повсеместно для смазки колесных осей телег, и много для чего еще.

Мужики в длинных полотняных рубахах вышли на улицу с кольями, вилами и топорами. Но, поняв, в чем дело, быстро освободили одну избу для раненых. Накипятили воды. Но осматривать раненых в избе не получилось, там оказалось слишком темно. Маленькие слюдяные окошки едва пропускали свет. Пришлось вытащить большой дубовый стол на улицу, постелить на него холстину и обрабатывать раненых по очереди.

Только здесь Андрей, наконец, окончательно пришел в себя и увидел, что он в телеге не один. Француза он, конечно, узнал сразу, вспомнилась ему и сцена последнего акта их пребывания на поле боя. На большее сил не хватило. Что-то подобное, наверное, пронеслось и в голове у француза. Увидев, что Андрей смотрит на него, он попытался улыбнуться в ответ. На обескровленном лице мелькнула слабая гримаса.

Тела раненых обмывали горячей водой с помощью тампонов. Размачивали присохшие к ранам куски одежды, а уж потом обрабатывали саму рану. Даже при легком ранении в ту пору выжить было нелегко. Понятия гигиены и антисептики еще отсутствовали. Не было ни обезболивающих средств, ни противовоспалительных препаратов, ни, тем более, антибиотиков. Все, что можно было сделать, так это очистить рану от посторонних предметов, в основном, в пределах видимости. С помощью стальных зондов искали застрявшие пули. Иногда их удавалось вытащить с помощью тех же зондов, или специальных щипцов. Но используемый инструмент никак не стерилизовали.

В результате до пятидесяти процентов раненых погибали от заражения крови. Все зависело от Бога и от организма. Справится организм с заразой — слава Богу. Не справится — Бог прибрал. Опять же, слава ему.