Земля, до восстребования Том 2

Вот суть деликатного поручения, которое мне дано. Горячее желание мое и всех товарищей в тюрьме добиться освобождения Кертнера, не оставлять его в том положении, в каком он сейчас находится. Лицо, передавшее это послание, знает мой адрес. Я всегда в вашем распоряжении для пояснения и поисков возможности связаться с надежными людьми, знающими Кертнера. Прошу извинить за это краткое и печальное изложение дела.

С коммунистическим приветом

А л ь б и н о (Б р у н о).

Прилагаю записку Кертнера в надежде, что она будет доставлена по назначению».

«Тусенька, податель сего Бруно был со мной в заключении в течение нескольких лет. Он парень верный, я питаю к нему полное доверие. Кроме этой записки я дал ему поручение рассказать все, и ты его, несомненно, поймешь. Меня все больше беспокоит здоровье Старика. Иногда мне кажется, что я его больше не увижу. Целую маму и тебя, моя родная дочурка.

Т в о й о т е ц».

91

Накануне раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос долго извинялся за беспокойство, а потом предупредил Джаннину, что хочет видеть ее по важному делу. При этом он назвался старым знакомым.

— Вы меня не помните? — спросил незнакомый синьор, входя назавтра в контору.

— Что–то не припоминаю… Может быть… Нет, не могу вспомнить.

— Ну как же, я ваш старый знакомый. Присутствовал при обыске. Когда потрошили вашего хозяина.

— Вы, очевидно, хотели сказать — бывшего хозяина? Я уже три года служу у синьора Паганьоло. Бывший компаньон Кертнера.

— Вот Кертнер–то меня и интересует. И прошу вас мне помочь.

Он предъявил Джаннине бумагу, та успела разобрать, что бумага из Рима и что перед ней агент тайной полиции. Она сделала вид, что содержанием не интересуется, и вернула бумагу с такой быстротой, словно та обжигала пальцы.

Государственный преступник Конрад Кертнер подал прошение о помиловании. Снова возникла необходимость установить его действительную национальность. И долг синьорины — сообщить властям все, что она знает о личности Кертнера. Учреждение, в котором имеет честь служить ее старый знакомый, по–прежнему подозревает, что имя и национальность бывшего совладельца «Эврики» фальшивые. Синьорина должна точно знать, чем занимался ее бывший хозяин, должна помнить людей, с которыми он был связан, и знать его почту — куда он отправлял письма, пакеты и от кого их получал. Когда Кертнера помилуют и освободят, будет поздно все это выяснять. Мы рискуем так и не узнать, кто угрожал безопасности государства, интересам нации, кто водил за нос самого министра, которого назначил дуче, утвердил на высоком посту король Виктор–Эммануил, а благословил папа римский.

— Прошу синьорину сказать мне все с полной откровенностью, как своему старшему брату.

— Кертнер по национальности австриец. Я в этом уверена так же, как в том, что мы с вами — христиане!

— Откуда синьорина знает?

— Не раз ходила к австрийскому консулу. Получала там паспорт для бывшего хозяина, относила паспорт в квестуру, чтобы продлить вид на жительство. И всегда бумаги Кертнера оформлялись в консульстве быстро. Не раз консул передавал через меня привет герру Кертнеру. Уверена, что консул давно и хорошо знал моего бывшего патрона… Вам этого достаточно?

— Предположим на минуту.

— Есть еще примета, которая убедила меня, что бывший господин австриец.

— Что за примета?

— В первые месяцы моей службы герр Кертнер редко называл меня синьориной. Он часто оговаривался и называл меня «фрейлейн»… Знаю еще одну примету, — добавила Джаннина шепотом.

— Слушаю, — старый знакомый подался вперед и тоже перешел на шепот.

— Мой бывший патрон часто напевал вальсы Штрауса.

При этом Джаннина стала беззаботно и игриво напевать вальс «Сказки венского леса».

Старый знакомый сделал строгое лицо. Кажется, нахальная и хитрая синьорина позволяет себе над ним посмеиваться. Куда девалась его вкрадчивая любезность! Он взял жесткий тон:

— Вижу, вы хотите остаться на старой позиции и придерживаетесь старой линии поведения. Значит, наша героическая эра, начавшаяся в тысяча девятьсот двадцать втором году, вас ничему не научила? Вы защищаетесь недурно, не признались ни в чем. Но смотрите, синьорина Эспозито, ваше досье не закрыто…

— Досье? Я и слова такого не слышала…

— …и вы по–прежнему на подозрении.

— Такой обиды святая троица вам не простит.

Джаннина выглядела слегка испуганной. Всем своим видом она вопрошала: «Разве я стану подвергать себя опасности и выгораживать своего бывшего патрона?»

— Три года назад с вами обошлись очень мягко. Могло быть хуже. Одна красивая синьорина за такую же вину отправилась на пять лет в тюрьму… Пришлось напомнить той синьорине, что интересы нации нельзя продавать даже за самые красивые платья, за бриллианты самой чистой воды.

— Да как вы смеете мне это говорить? — Джаннина стукнула ладонью по столу. — Кто, как не мой отчим, помог защитить интересы нации? Он расплатился жизнью за свою мягкотелость. И будто вы не знаете про грязный обман того учреждения, в котором вы имеете честь служить. Палачи! Провокаторы! Чтоб им черти на том свете смолы не пожалели!