— Да я лучше старой девой пойду в ад, чем с тобой, с таким умником, в рай…
— Замолчи, Джаннина, не смей говорить так, будто ты…
— Когда я стану почтенной синьорой, — перебила его Джаннина, — то буду шнуровать корсет. Но зашнуровывать себе рот? Ты слишком доверчив, мой мальчик. Ты стремишься не познать правду, а все оправдать. Любой ценой! Даже ценой правды. В ваших газетах непрерывно твердят: «Ах, какие мы счастливые!», «Ах, какие мы справедливые!», «Ах, какие мы храбрые!» Но разве от этого что–нибудь меняется?..
— Да, мы храбрые!
Тоскано снова, как уже несколько раз до того, попытался рассказать ей о подвигах «суперардити». Он командовал взводом в Университетском городке под Мадридом, его ребята смело сражались под Брунете и на реке Мансанарес.
Джаннина не вслушивалась и прервала его:
— Недавно я прочитала в «Пополо д'Италия», что компания молодых американцев из Калифорнии поставила своей целью — нарушить как можно больше заповедей. Несколько парней и две девицы нарушили по восемь заповедей. Победила в этом соревновании пятнадцатилетняя девочка. Она изловчилась и нарушила все десять божеских заповедей. На тех ребят из Калифорнии можно смело надеть ваши черные рубашки. Будущие гангстеры и проститутки, у них девиз, как у фашистов: «Все в этой жизни дозволено!» Восторгаются тем, что запрещено католической верой!
— Твои красные — вообще безбожники.
— А сколько невинных душ погубили набожные фашисты в Испании?
— Итальянцев там погибло много. Но меня бог все–таки оставил в живых.
— После того, что сделали с Паскуале, у меня сердце болит от невыплаканных слез. Какой–то умный человек, хотя он и не называл себя умником, заметил: живые закрывают глаза мертвым, а мертвые открывают глаза живым. Вот так Паскуале открыл мне глаза на многое.
— Паскуале мечтал, чтобы мы повенчались…
Тоскано сказал сущую правду. Уже после несчастья Джаннина нашла в бумажнике Паскуале вырезанное им из газеты объявление одной туринской фирмы: «Изготовляем приданое для невест, постельное и столовое белье…»
Но мысль о Паскуале только ожесточила Джаннину, и она сказала отчужденно:
— Ты обещал о свадьбе не говорить.
Тоскано молча пил золотистое вино и как загипнотизированный глядел на правую руку Джаннины. Прежде она носила стальное колечко, и он, боясь услышать окончательный приговор себе, все не решался спросить — почему она сняла колечко? Хотелось думать — колечко снято потому, что оно оставляет на пальце черный след, грязнит кожу…
То было в самом конце 1935 года, если Джаннине не изменяет память, 18 декабря, в тот день женщины во всех городах и селениях Италии торжественно меняли свои золотые обручальные кольца. Джаннина уже была обручена с Тоскано.
Она тогда приехала из Турина в Рим, жила в недорогом пансионате на окраине города, училась машинописи и стенографии. Она помнит, как мальчишки зазывно выкрикивали: «Экстренный выпуск газеты «Мессаджеро!» Экстренные выпуски назывались «Мессаджеро роза», печатались на розовой бумаге и выходили только с важными сообщениями. В те дни «Мессаджеро роза» выходила часто, газета сообщала о победах в Абиссинии. Шли парады, митинги, гремели марши. Чтобы сплотить народ, дуче призвал итальянцев к добровольным жертвам, бросил лозунг: «Мы затянем пояса потуже!» — и обратился к итальянским женщинам с призывом отдать золотые кольца в обмен на стальные.
И вот многие матери, жены, сестры солдат приняли участие в шествии фанатичек. Джаннина тоже шла в колонне женщин, то и дело ощупывая золотое колечко у себя на руке. Бесконечную процессию римлянок возглавляла Елена, королева Италии. Джаннина старалась держаться ближе к королеве, она хорошо видела ее красивое чуть надменное лицо. Процессия дошла до пьяцца Венеция и остановилась у подножия белой мраморной лестницы. Королева поднялась к Алтаре делла Патриа, где погребен Неизестный солдат, и возложила венок. Джаннину еще дальше оттеснили от королевы, на верхние ступени лестницы сперва пускали только вдов и матерей погибших воинов. Джаннина видела, как Елена перекрестилась, поцеловала свое золотое кольцо, затем поцеловала другое золотое кольцо (кто–то почтительно шепнул, что это кольцо Виктора–Эммануила) и опустила оба кольца в чашу, стоящую на треножнике рядом с гробницей. Над чашей густо курился ладан, и запах его кружил голову, повергая Джаннину в религиозный экстаз. Кто–то из князей церкви, в красном одеянии, должно быть кардинал, благословил королеву Елену и надел ей на палец стальное кольцо.