В секретарше многое от беззаботной мамзели, и в то же время с ней можно говорить о самых серьезных вещах. Она не жеманничает, не кривляется, а наивность ее вполне искренняя. «А это очень больно, когда болят зубы?» Сама она смеется так, что видны все тридцать два зуба. «А что вы чувствуете, когда у вас болит голова?» Святая непосредственность, порожденная молодостью и избытком здоровья!
Она получила обычное в те годы для всей итальянской молодежи воспитание в фашистском духе и тоже с энтузиазмом декламировала стихотворные упражнения Муссолини. Но, уверяла Джаннина, по мере того как она становилась старше и училась думать самостоятельно, она проникалась критическим отношением к тому, что видела вокруг себя и о чем читала в крикливых, хвастливых газетах. А может быть, с годами сильнее сказывалась ее душевная преданность отцу, который сделался жертвой черных рубашек?..
Изредка ей звонил из Турина жених, они почему–то всегда ссорились по телефону. Этьен удивился, нечаянно подслушав разговор: она спорила с женихом по поводу каких–то газетных сообщений, называя их лживыми, да так горячо, резко.
Жених знает об этих настроениях и взглядах Джаннины и вынужден с ними мириться. Но вот понимает ли, что он и Джаннина — совершенно разные люди? Достаточно ли он умен, чтобы разглядеть в своей красотке наблюдательность и оценить ее ум?..
После «Бала–маскарада», после того, как он пожелал Ингрид счастливой ночи, Этьен отправился на телеграф. Почему бы не послать телеграмму родителям Ингрид, сообщить об ее успехах в музыке, о том, как она хорошо выглядит, как скучает без родных, как мечтает приехать в Австрию на пасхальные каникулы?
За стеклянным окошком сидел в облачке табачного дыма пожилой телеграфист болезненного вида.
Пока он перечитывал слова на бланке, лицо его было непроницаемо. Но, увидев подпись на телеграмме, он не удержался и взглянул на подателя с неумело скрытым любопытством.
В первый раз этот австриец, которым интересуется тайная полиция, сам сдает телеграмму.
Этьен отошел от окошка, посмеиваясь, глаза его улыбались. Пусть телеграфист перепишет для тайной полиции его длинную телеграмму, полную сентиментальной галиматьи в чисто немецком духе.
А телеграфист даже встал со стула, провожая подателя оценивающим взглядом: благообразный брюнет средних лет, походка непринужденная, одет с иголочки. Откуда принесло этого франта? Из театра? Со званого ужина? Со свидания? На нем вечерний костюм, черный в белую полоску; костюм облегает спортивную фигуру, плечи явно не ватные.
На всякий случай нужно к этому австрийцу приглядеться внимательнее. И телеграфист смотрел с неприязненной зоркостью, пока за австрийцем не захлопнулась дверь.
4
У аристократа есть родословная, и пусть он даже беден, как церковная мышь, — титул всегда при нем. Богатый коммерсант обходился без титула, но обязан иметь достоверную деловую биографию.
Если отец передал свое торговое дело сыну, или кто–то женился на невесте с богатым приданым, или нежданно–негаданно получил наследство от тетушки–дядюшки — тут все очевидно, все яснее ясного, все объяснимо, и новоявленный богач может вызвать скорее зависть, чем подозрение.
Но среди предпринимателей, негоциантов, коммерсантов всегда чужаком будет человек, никому до того не известный, который таинственно свалился на землю с мешком денег. А кто его видел между небом и землей? Известно, что в пустоте бумажка и монета падают с одинаковым ускорением. Но как в финансовой пустоте образовался толстый пакет с акциями?
На грешной земле, на биржах и в банках все подчинено закону тяготения, и этот закон распространяется не только на коммерсанта, но и на его кошелек, независимо от того, набит ли он золотыми монетами или ассигнациями.
У вас много денег, вы хотите, высокочтимый синьор, открыть счет в банке, сделать крупный вклад? Соблаговолите обратиться в ближайшую сберегательную кассу. В солидном банке не откроют текущий счет и не вручат чековую книжку тому, кто обладает капиталом сомнительного происхождения.
И ошибочно думать, что застрахован от недоверия и подозрительного внимания к себе коммерсант, который ведет широкий образ жизни околачивается на ипподроме, в казино, присутствует на парадных приемах в муниципалитете или в торговой палате, целые дни просиживает за столиком фешенебельного кафе, а ужинает в самом дорогом ресторане и, не заглядывая в меню, дает распоряжения непосредственно шеф–повару, а заодно утверждает и репертуар ресторанного оркестра.
Такой образ жизни, пожалуй, к лицу удачливому спекулянту валютой, какому–нибудь маклеру высокого пошиба или агенту, занятому махинациями с векселями, акциями, сертификатами, облигациями, но совсем негож для солидного коммерсанта.
В коммерческом мире всегда вызывает наибольшее доверие тот, кто слывет тружеником, кто постоянно занят, эдакий толстосум–трудяга, — пусть он даже делает то, что вполне мог бы поручить юрисконсульту, управляющему, старшему приказчику, бухгалтеру, инкассатору, своему шоферу, наконец.