Земля городов

— В профтехшколу хотим тебя рекомендовать. Будешь учить юнцов, будущий рабочий класс. Технику ты знаешь, ну а насчет педагогических знаний… в общем, вот какое дело! — Он произнес это не без гордости. — Там тебе и механизмы, и инструменты. Помнишь, по деповским мастерским ходил как побирушка?

— Отчего же не помнить, помню, — ответил тот, и опять Каромцев был удивлен его бесстрастным отношением к предложению. Он сказал хмуро:

— Что же ты?..

— В профтехшколу я не пойду, Михаил Егорьевич.

Этого Каромцев не ожидал и, вместо того чтобы спросить о причине отказа, сказал:

— А на строительство дороги, а? Карталы — Магнитная, а? Там, милый мой, ерунда получается. Помнишь Блюменталя? Ну, прораб из Бобровского совхоза?

— Помню.

— Так вот этот Блюменталь переманивает рабочих. На днях вот посадил каменщиков в автомобиль и прямиком к себе в совхоз. Каков плут, а?

— Я бы ему по шее надавал, — сказал Якуб, и Каромцев живо рассмеялся.

— Постой! — как бы опомнился он. — А почему ты отказываешься от профтехшколы?

— Спортсекции в городе открываются, Михаил Егорьевич. Сами же, наверно, и решение подписывали.

— Подписывал.

— Вот куда я хочу, а не в школу. — Он не смотрел на Каромцева, и на лице у него блуждала мечтательная улыбка. — А нет, так я лучше пойду шапки продавать. — Он произнес это с таким серьезным видом, что можно было усмотреть в его словах угрозу. Но он махнул ладонью перед лицом, словно бы отгоняя серьезное выражение, и оно сменилось опять мечтательным. — Хорошо бы спортзал построить. А вы… баню строите, — он глядел на собеседника дерзко и насмешливо.

— Не только баню, молодой человек, — ответил Каромцев, слегка задетый, — к твоему сведению, на днях утвердили проект моста через Уй. Железобетонного моста!

Якуб только вздохнул и ничего не ответил.

Смеркалось, нагретый воздух теснили прохладные струи, текущие из аллей. Бравурно заиграл оркестр. Каромцев подвинулся к краю террасы. Он увидел, что молодежь потянулась в одну сторону — за густые заросли акаций, музыка там играла.

— Стой-ка, — сказал он и тронул Якуба за плечо, хотя тот, кажется, и не думал уходить. — Ты, я вижу, плохо знаешь, что в городе делается. Вот про мост не знал. И ручаюсь, не знаешь, что в городском саду сделали танцплощадку.

— А разве?..

— Вот то-то, молодой человек. Кстати, сколько тебе годов?

— Двадцать пять, — ответил Якуб.

— О-о, я в твои годы!.. Впрочем, я в двадцать восемь женился, — сказал он. — Ну, идешь на танцы?

Якуб закуривал папиросу. Закурив и задумчиво пуская дым, он проговорил:

— Бывшая усадьба хлеботорговца… вот где можно было бы развернуться…

— Я-то в двадцать восемь женился, — повторил Каромцев. — А вот на твоем месте женился бы в двадцать пять.

— Какая ерунда, — вяло сказал Якуб. — Вы бы лучше распорядились насчет усадьбы. Лучшего места для спортсекций не найти.

— Ладно, поглядим, — сказал Каромцев.

Усадьба хлеботорговца Спирина была огромна: на высоком фундаменте дом с пятью или шестью просторными комнатами, каждая из которых могла быть использована в случае крайней нужды и как склад зерна; вдоль длинной стены — веранда, громоздкая, аляповатая, но открытая солнцу, сухая и теплая, так что и веранду, и комнаты, говорят, Спирин в удачные годы засыпал дешевым, почти даровым зерном; наконец амбары, конюшни и гладкий широкий двор, на котором не росло ни травинки.

Когда усадьба служила цели, предназначенной ей хозяином, она, говорят, выглядела вполне осмысленно. Но, опустев, не звала уютом, отчуждала казенным своим предназначением. Потом на два года усадьбе была возвращена жизнь, когда конюшни наполнились топотом и ржанием лошадей, а двор повозками, санями, а на веранде посиживал, встречая ямщиков, Хемет. После упразднения ямщины опять она пустовала. Об усадьбе вспомнили, когда понадобилось помещение для спортсекций.

И двор-площадь наполнился молодыми голосами, трелями велосипедных звонков, чиханием и стуком автомобиля, на который не только не посягнуло окружное начальство, а, похоже, постаралось от него отделаться; запестрел цветами рубах и платьев, флажками, водруженными на крылья и рули велосипедов, ленточками, вплетенными в спицы колес. На первомайской демонстрации Якуб и его питомцы подивили городок необыкновенной картиной: перед трибуной проехала колонна велосипедистов, за ними — конники в буденовках, с развернутым красным флагом, и даже группа лыжников прошагала, держа на плечах лыжи.

Работа в спортсекциях кипела, но Якубу по-прежнему не давала покоя мечта о колеснице, летящей под парусами. Когда смеркалось и усталые ребята расходились по домам, он, заперев амбар, уходил к себе в комнатку и просиживал до глубокой ночи, чертя облик будущей колесницы, чтобы назавтра опять что-то менять и делать заново, а вечером снова чертить и менять.