Земля городов

— Ну нет, — возразил Алеша, — Вика от меня никуда. Я здорово по ней скучал. И мы поедем с ней в детский парк. И только вдвоем! — Тут он взял меня за плечи, подтолкнул к дивану и посадил меня рядом с мамой. — Зайду вечером, — сказал Алеша и взял сестренку за руку.

Девочка, прощаясь, чмокнула маму в щеку, и та опять прослезилась.

— Пойду провожу вас. Сиди, сиди! — то ли притворно, то ли искренно сердясь, велела она мне.

Я гордился дружбой с Алешей, с ним я чувствовал себя просто и легко. Я не знал другого человека, кто отдавался бы заботам о своих близких с таким пристрастием. В мятежной, полной огорчений и обид судьбе Алеши Салтыкова было куда больше гармонии, чем а моей.

Очутившись в Челябинске с матерью и отчимом, я вдруг увидел, как мир вещей устрашающе сузился — многое, что считалось насущным в городке, здесь вызывало лишь улыбку снисходительности, если не презрения, — а потом этот мир стал расширяться, и чем больше я узнавал, тем, оказывается, большего я не знал. Мне пришлось учиться другому языку, другим нормам жизни. С болью отрывая от сердца милые привычки городка, я, однако, уже стыдился их и скрывал изо всех сил. Алеше ни к чему было притворство. Он жил так, как жили его родные, он знал только один образ жизни. Естественность поведения была его стихией, а я до сих пор стыжусь старых привычек, когда они вдруг прорываются, стараюсь все это загнать подальше, поглубже в себя, раз уж нельзя их сбросить как изношенную одежду. Иные порывы, вроде идущие от сердца, на поверку оказывались лишь неосознанным подражанием Алеше.

Вот и на этот раз — я хотел бы приласкать какое-нибудь существо с тонкой шейкой и потешными косичками, но у меня не было сестренки.

Я сидел и терпеливо ждал, когда вернется мама.

8

Приехал Билял, и открылась новая страница моей жизни, я надеялся, на этот раз самостоятельной. Брат просил моего участия. Он убежал из городка и клялся, что никогда больше не вернется туда.

— Только ты можешь помочь мне, — говорил он, — ты должен мне помочь… Только тебе я все-все расскажу!..

— А знают ли в городке, что ты уехал совсем? Известно ли им, где ты?

Тамошние наши родичи могли всполошиться и пуститься в шумные поиски. Впрочем, они не миновали бы Челябинск.

— Никто ничего не знает, — отвечал Билял. — И ты не знаешь… Я никогда, никогда не вернусь в городок…

— Собирайся, — сказал я бодрым тоном, — сейчас мы поедем знаешь куда? Собирайся!

В школе Билял учился ни шатко ни валко, и, когда после семилетки отец предложил ему поступить в зооветеринарный техникум, он тут же согласился. Он смекнул, что через четыре года получит свободу и уедет куда подальше, так чтобы заботливый отец не достал его. И возраст, возраст! Никогда так не ценят свободу, как в пятнадцать лет! Вдохновленный своим новым положением, он стал прилежней, чем в школе. Он упивался хождением на вечера, на танцы в городской сад и в Дом культуры, куда его бывшим соученикам вход пока что был заказан. Он покуривать стал, а может быть, и вино попивать — для смелости. Теперь он был не так скован и стеснителен.

И все же он оставался хрупким, тихоголосым мальчиком, из тех, кого не презирают более мужественные сверстники, а наоборот, опекают, защищают и при случае гордятся какими-то их заслугами. А Билял играл на гитаре! Вот тогда-то, пожалуй, он и обрел некоторую уверенность, — когда впервые прошелся в окружении плечистых сверстников, наигрывая на гитаре, горделивый, необходимый в компании человек. Он не только расчистил себе среди них местечко, но приобрел некоторую власть, которая, впрочем, не распространялась дальше приказаний аккуратно посещать художественную самодеятельность. (Билял руководил струнным оркестром техникума.)

На втором году учебы дедушка Ясави стал было побуждать внука употребить в дело полученные знания. Но что за ерунда! — какому-то там владельцу быка или жеребчика приспичило кастрировать свою собственность. Вот, правда, кастрировал он кролов у Апуша, чем приводил брата в неописуемый восторг. Но все это — и оскопление кролов, и восторги брата, и игра на гитаре, и руководство самодеятельностью — все это было не главным. Главное была свобода.

Когда Билял сдавал последние экзамены, отец засуетился, желая оставить сына в городке. Пожалуйста, можно было устроиться на мясокомбинате, на звероферме, в ветбаклаборатории. Но Билял вовремя понял угрозу, таившуюся за отцовыми заботами, и спешно вызвался поехать в деревню. Но деревни-то он не знал, краткие месяцы студенческой практики не могли пробудить в нем интереса к деревне, не могли открыть сложностей тамошнего бытия. Да и сама работа ветеринарного техника, грубая, суетная, утомительная, вскоре же стала его тяготить. Но с ним была спасительная гитара. Он являлся в клуб, и через минуту его окружали парнишки и девчонки, жаждущие попеть, поплясать. С ними он забывал о своих тягостных заботах. Бывало, председатель колхоза в сердцах разгонял их самодеятельность, а веттехника отправлял то к овечьим кошарам, то в профилакторий к заболевшим телятам.