Земля и люди. Очерки.

— Выгодный дружок. Но и он тебе всего не сделает за три дня. Тут надо терпеливо и долго бить молотком, чтобы проклепать. А на первый случай придется просто поспрашивать стариков, практиков и разместить, как раньше делалось: где что лучше растет. Другая забота у агронома-бригадира — система удобрений. Нам их нагрудили уже теперь столько, сколько, бывало, не получали за три года. Куда-то на хранение их скласть — и то задача с огромным неизвестным. А весной надо ими правильно распорядиться. Но ты еще учти, что и мы со стороны дирекции совхоза наверняка будем Шуклину помехи строить. То технику весной кое-какую заберем, которая бы и самому нужна. То вдруг дадим нежданно-негаданно в посевной план гектаров пять-десять луку. Тебе-то, конечно, известно, что дирекция тоже не по прихоти вмешивается в дела своих отделений и бригад… И таких трудностей встанут сотни. Ох, и тяжела же она, шапка агронома-бригадира!

Половодье

До реки Уфы от села Топорики в самом ближнем расстоянии километров восемь. И то, если стоит сухое лето и можно пройти низинными тропинками по уреме, где растет только черемушник, калина да красноствольная ольха.

Для косьбы эти места не очень пригодны. Сельские жители, у кого есть досуг да высокие резиновые сапоги, косят только кое-где на заболоченных еланях осоку-резун, как материал подстилочный. Но скот в первой половине лета пасется в уреме охотно. Трава тогда еще не загрубела, и она, наверное, вкуснее луговой: в ней много мятлика, много какой-то сладкой мясистой дудки. Поэтому заросли тальника летом всегда бывают искрещены целой сетью тропинок с глубокими копытными следами. И грязь на этих тропинках бывает особенная, коричневая, смолисто-вязкая. И заплутаться в уреме легче всего, потому что воздух там болотный, влажнопахучий. В таком воздухе скоро начинает кружиться голова.

Итак, Уфу сельские жители своей не считают из-за дальности и трудности пути до нее. Село располагает своей речкой. Она невелика, местами сужается до того, что без труда можно построить на козлах дощатые переходы, местами несколько расширяется. Наверное, сверху она выглядит как причудливо брошенная в луга, узловатая, голубая бечева.

Вода в Уфе каждую весну поднималась метра на три, но селу было до этого мало дела. В низинном междуречье все болотины превращались в озера и озерки, потому что во всех протоках спирало воду. Но там, в уреме, в болотинах, затоплять было нечего. А своя сельская, доморощенная речка большой беды наделать по маломощности не могла.

…В районе, как делалось каждую весну, создали паводковую комиссию. Еще в начале апреля комиссия прислала в совхоз и сельский Совет бумагу, в которой перечислялось все, что люди должны сделать на случай паводка. Инструкция была написана с той обстоятельностью, с какой сочиняются такие бумаги людьми, которым самолично их исполнять не доведется.

Игорь Алексеевич Рыжиков прочитал бумагу от строчки до строчки, как прочитывал все, что получалось из управления и райисполкома. Чем-то она его все-таки обеспокоила. Надо было хоть поспрашивать стариков о том, какие бывали в этих местах паводки. Но из старожилов на этот случай ему попал только зампохоз Клюкин.

— Да-а, — досадливо скривившись, ответил Клюкин. — Шлют эти инструкции каждый год. А у нас отродясь не бывало никакого паводка… Было одинова, да тому уж лет тридцать…

Людей в совхозе обступали посевные заботы. Уж на всякий случай в конторе стали оставлять на ночь дежурного при телефоне… Но о паводке никому не думалось, потому что дни как раз установились теплые и чистые, как летом.

Утром Рыжиков пришел в контору. Дежурная, кладовщица из мастерских, Лиза Шергина дремала за столом секретарши, уронив голову на скрещенные руки. Она подняла голову, поправила платок, смущенно улыбнулась. Доложила, что ничего примечательного за ночь не случилось. Звонили только раз из Тебеньковой. Сказывали, что на реке, против них, образовался ледяной затор и вода стоит высоко. Предупреждали, чтобы в Топориках посматривали, стереглись.

Днем в тальник ходил Никон Ладейщиков. Был он мужик болезненный, не слишком самостоятельный. Разговаривая с людьми, всегда чему-то беспричинно прихохатывал. Никон рассказал, что никуда в урему теперь не пройдешь. Он даже не мог нарезать прутьев для корзин — его обычное производство, начиная с весны. Вся пойма, по его словам, превратилась в огромный затор, и полая вода не уходит по протокам, как обычно, в русло, а совсем наоборот: с ревом рвется через береговые низины в луга.

И все еще никому не стало вдомек, что вода может прийти на свиноферму.