Земля избранных

Нери поймал взгляд Кантаны: пронизывающий и уставший, но полный надежды. И застыл напротив, парализованный внезапно накатившим приступом нежности. Горячая волна ударила в виски. Восприятие на мгновение сузилось до чёткой окантовки губ Кантаны. До безумия захотелось прижаться к ним, почувствовать их вкус. А потом – неистово распахнуть плащ, что набросил ей на плечи минуту назад… От запретных фантазий засвербило под ложечкой. Нери и не думал, что у него в голове столько грязного мусора.

Словно читая его мысли, Кантана приподнялась на цыпочки и потянулась к нему. Нери неуверенно отпрянул и развернул плечи, стараясь держать дистанцию. «Нельзя ничего делать на горячую голову. Мы оба на эмоциях сейчас. И, если ей вздумается коснуться меня, – подумал он с трепетом, – произойдёт то, чего я боюсь. Нельзя…»

– Нери? – Кантана вопросительно сощурилась. В голосе её сквозили лёгкие нотки разочарования.

Взгляд перескочил через плечо Кантаны, ловя размашистые всплески фиолетовых языков. Теперь круглое окно, которое они обрамляли, чётко оформилось, открыв великолепный вид.

И эта картина была ему до боли знакома.

Деревья с раскидистыми кронами отбрасывали сетчатую тень на осеннюю аллею. Широкие, пустые тротуары, вымощенные фигурной плиткой, пересекались под прямыми углами и снова расходились в пространстве. Под самым небом, над дорожками аллеи, бежала в никуда полоса монорельса. Едва различимые зубчатые контуры высоток застыли на горизонте. Ярко-розовое сияние утреннего солнца опалило их по краям, заставив слиться с небом.

Пламя волнения обожгло грудь Нери. Смятение и робость как ветром сдуло. Сердце заколотилось вдвое чаще: кровь застучала в висках. Выход нашёлся! Путь домой – всего лишь в паре шагов впереди.

– Иммортель, – полушёпотом проговорил он, словно боясь спугнуть волшебный мираж.

Кантана обернулась, прожигая взглядом недры мира, расстелившегося по ту сторону иллюзорного окна.

– Первый Холм? – изумлённо пробормотала она. – Удивительно.

– Иммортель, – поправил Нери. – Это – мой город, Кантана. Мой мир. Совершенно другой мир.

Нери осторожно сделал пару шагов навстречу колеблющемуся энергетическому озеру. Резвящиеся протуберанцы почти коснулись кожи. От грубого шипения заложило уши. Переплетения знакомых тропинок манили. Нери жадно ласкал взглядом квадратные километры родного города, растянувшиеся за эфемерной преградой. Он почти ощущал знакомый запах минувшего дождя и мокрого камня, пробивающийся сквозь озоновый смрад. Если выйти с городской аллеи к ближайшему дому-посадке и проехать две станции по часовой стрелке, а затем пересесть на жёлтую линию и отсчитать ещё четыре остановки в сторону окраины, можно прибыть точно на крышу собственного дома.

– Счастливый случай, если оно так, – вздохнула Кантана. Голос её звучал невесело. – Чего же ты ждёшь? Покровители дают тебе шанс – прими его смело.

Нери с сомнением обернулся. Лёгкий ветерок снисходительно гладил растрёпанные волосы Кантаны. Замёрзшие ладони судорожно сжимали воротник плаща у самого горла. Глаза, очереченные чёткой полосой ресниц, твёрдо смотрели на него, требуя принять вызов судьбы. Что-то до боли знакомое мелькнуло в напряжённых чертах её лица.

– Для мамы я попробую придумать отговорку, – неуверенно произнесла Кантана. – Мне не впервой. Перестань бояться.

Отвернувшись, Нери прикрыл глаза. Он почти ощущал, как белые искры, летящие от портала, прожигают кожу насквозь. Напряжённо сглотнул, пытаясь подавить нахлынувшую бурю чувств.

Решение было рядом: на расстоянии единственного шага. Уже через несколько минут он сможет вернуться к обычной жизни. Останется собрать силы, пересечь аллею, добраться до станции-посадки, проехать монорельсом по запланированному маршруту и выйти на крыше собственного дома. Спуститься в лифте на второй этаж, как и обычно считая окна плывущих за прозрачными стенами высоток. Сухо обнять мать, которая, возможно, и отсутствия-то его не заметила. Но даже если она нисколько не печалилась о блудном сыне, Нери даст знать, что за эти три дня успел понять, как она ему дорога. Ведь любовь кроется не в объятиях и поцелуях, не в ласке и заботе. Она лежит глубже. Она – как смертельный яд, расплескавшийся в крови. Сладостная отрава, от которой не спасут ни ледяные иглы жестокости, ни зыбучие пески пронизывающего равнодушия.