Земля Христа

В громадном искусственном гроте, выбитом в скале специально для потребностей операции (в своем естественном состоянии этот склон котловины на Сталине теперь открыввался идентичной, как и на Демайском, пещерой), было светло, будто в лаборатории; ослепленный Круэт, замигал. Здесь царил тот характерный для военных операций тип упорядоченного хаоса, который так привлекает гражданских. Здесь перекрещивались, отдаваемые резкими голосами многочисленных командиров, ведь почти каждый здесь имел кого-то в подчинении; урчали и ворчали машины; Катапульта, заполняющая своей металлической тушей большую часть грота, с протяжным стоном останавливала разогнанные внутри себя механизмы. Визуальный кавардак бросался в глаза — могло показаться, будто это их кто-то атаковал, а не наоборот.

Круэт спустился с платформы переброса по крутому пандусу; платформу образовывал цилиндр высотой в четыре метра и диаметром в восемь, заполненный синтетическим, хорошо утоптанным песком особого, красно-коричневого цвета, очень хорошо известным всем Разведчикам, агентам и солдатам Корпуса.

Майор заметил Мисиньского, единственное здесь гражданское лицо, который беседовал с каким-то янтшаром (человек с земли Картера, все еще в боевом облачении, стоял тылом к Катапульте, Мисиньский опирался о камень) и подошел к ним.

— Мисиньский…

— О, это вы, господин майор, — попал в тон Мисиньский.

Картериец обернулся. Зеркальное забрало было поднято, плитки систем наведения раздвинуты. Круэт узнал в нем сержанта Мерфи, командира приданных для этой операции наемников.

— В чем дело? — спросил он; затем отметил маневр Мисиньского и рявкнул: — Мисиньский, мне нужно с тобой поговорить относительно этого твоего разведовательного гения.

— Двое моих людей ранены, — буркнул Мерфи. — Левая рука, перелом кости; левая нога, вывихнута лодыжка.

— И что с того?

— Бабки они хотят немедленно.

— В контракте указан срок выплаты компенсаций… О'кей, выплатят вам эти деньги.

Мерфи кивнул, неожиданно выражение его лица изменилось.

— Господин майор, знаете этот анекдот… — начал он, перебросив стэйрлсон за спину, где черные щупальца охватили его и тут же втянули в расплющенный на комбинезоне футляр.

— Не сейчас. — Круэт повернулся к удиравшему Мисиньскому. — Мисиньский! А ну вернись!

Тот вернулся.

— Кто-то хочет вас слышать, — сообщил он, подавая майору телефон. Круэт подозрительно зыркнул на гражданского, но телефон принял.

— Майор Круэт.

— Ну, наконец-то.

— Майер?

— А кто еще? Что там за придурок утверждал, будто тебя нет?

— Потому что меня и не было. Но то, что придурок — святая правда.

— Данлонг тебя хочет.

— Что значит: хочет? Влюбился?

— Не задирайся. У него для тебя какая-то работа.

— А чем я, по его мнению, занимаюсь? Как только научусь размножаться делением, так сразу же сообщу, и вот тогда смогу делать семь дел за раз. Пока же что — я человек.

Только этот потрясающе долгий ответ на Майера, как показалось Круэту, никакого впечатления не произвел.

— Тебя снимают. Операцию берет на себя Мисиньский; военная часть уже практически и закончилась. Сегодня вечером ты должен появиться в сто шестнадцатом.

— С каких это?

Майер разумно отключился.

Круэт прикрыл глаза и выматерился.

Когда он снова открыл их, то был почти спокоен.

— Мисиньский!

3.

По Пятой Аллее шествовала демонстрация связистов. Они протестовали против использования на Земле Сталина рабочих с Земли О'Лиета; эта неправдоподобно дешевая рабочая сила лишала работы сотни тысяч неквалифицированных Сталинистов, а их семьи — единственного источника содержания. Целинский зашел в салон ААА, чтобы переждать демонстрацию здесь. Гигафоны предводителей оглушительно ревели, в этом грохоте расплывался даже шум ходящих по кругу беспилотных полицейских вертолетов, узких машин с уродливыми силуэтами богомолов, снабженных автопилотами с искусственным интеллектом. Зато на земле манифестацию сопровождал отряд конной полиции. Целинский глядел на все это с безразличием. Собрание у Данлонга должно было начаться через час. Высадившись в Ла Гвардия из чартерного мексиканского парагго, он, точно так же, как и Прадуига, направился прямо к себе домой; оба, по причине работы именно в этом, а не каком-то другом учреждении, имели служебные квартиры в предместьях Нью-Йорка. Но дочка Целинского еще не вернулась, так что у Януша еще имелось немного свободного времени; такси он отпустил и пошел пешком — таксист, иммигрант с Земли Муссли, сочно выругал его на странно звучащем английском, той непереваримой мусслийской его мутации, которая в ушах Сталинистов звучала будто вдвойне дегенерировавший гангстерский сленг. Ну почему это нью-йоркские извозчики обязательно должны быть иностранцами с дефектом дикции?