Земля королевы Мод

Род наш, безусловно, древний, и, кроме сноба-прародителя, какими-то неизвестными мне заслугами, несомненно, отмеченный. Моя мама любила рассуждать и якобы вспоминать на эту тему, но отличить в ее рассуждениях правду от фантазий никогда не представлялось возможным. Я, впрочем, не особенно и старалась. Ну, в самом деле, что для меня изменится, если я доподлинно узнаю, на какой стороне мои предки сражались в Куликовской битве: на стороне славян или на стороне татар?

В общем, высокие скулы, большие, слегка продолговатые глаза, недобрый ум и дурацкую, претенциозную фамилию предки мне обеспечили. Мама тоже внесла свою лепту, и назвала меня Анжеликой в честь непотопляемой героини многотомной эпопеи Анн и Сержа Голон.

Анжелика Аполлонская – моей маме казалось, что это звучит очень красиво и многозначительно. Опустим, что думаю по этому поводу я сама, а также, что думали по этому же поводу мои одноклассники конца шестидесятых – начала семидесятых, обучавшиеся вместе со мной в пролетарской школе Петроградской стороны города-героя Ленинграда.

Скажу только, что со временем я стала находить это даже забавным. Поскольку на Анжелику (читай – «ангел») я была похожа меньше всего, и внешне и внутренне, то сокращение от моего имени еще в школе получилось жестким и холодноватым: Анджа. Для славянского языка тоже, конечно, странновато, но можно привыкнуть. И, пожалуй, скорее отвечает моей сущности. Дети все-таки гораздо более чутки к наименованиям, чем родители и вообще старшее поколение. Древняя языческая идея о связи имени и вещи, похоже, ощущается ими еще внерациональным способом…

У меня два высших образования, что не мешает мне оставаться человеком сравнительно малообразованным. Если говорить точнее, то я являю собой как раз то, что Солженицын называл «образованщиной». Множество всякой информации, разного уровня значимости и достоверности, хранится у меня в голове, зачастую без всякой связи между блоками. Плюс категорическое незнание иностранных языков. В школе и институте я изучала немецкий, который давно и, по-видимому, безнадежно забыла. Потом, в начале перестройки, пыталась самостоятельно и на курсах изучать английский, но оказалась в этой области совершенно бездарной. Юные валютные проститутки и престарелые красномордые «маркетинг-менеджеры» из моей группы делали в языке несравнимые со мной успехи, чем вызывали во мне отнюдь не белую зависть.

После окончания Университета я некоторое время работала в научно-исследовательском институте, потом, когда научным сотрудникам окончательно перестали платить деньги, – преподавала в школе, после – получила второе высшее образование на Психологическом спецфакультете все того же Университета. Сейчас работаю в государственной психологической консультации. Пробовала работать по специальности в коммерческих структурах (где заработки просто на порядок выше), но не смогла. Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. Стоимость сыра для коммерческих психологов такова – чтобы платили, им приходится очень много и постоянно врать своим небедным клиентам. Часто – манипулировать. Иногда – совершать прямо безнравственные с точки зрения профессиональной этики поступки. Клиенты, надо признать, совершенно не против того, что их обманывают, вешают им лапшу на уши и т.д. Наоборот, многие именно за этим и приходят. Вспомнить еще, что ведь и за «снять порчь, вынуть след…» в наше время платят немалые деньги… Но мне лично все это как-то не очень понравилось. Снобизм, наверное…

Сейчас я живу на Лиговском проспекте, в сером доме, похожем на сожженный и выброшенный на помойку утюг. В нашей коммунальной квартире восемь комнат и семеро жильцов. У меня – огромная комната, почти тридцать метров, и четырехметровые потолки с лепниной. Когда после смерти мамы мы с дочерью разменивали нашу квартиру на Петроградской стороне, все наши знакомые, узнав, на каком варианте я остановилась, выли, как ополоумевшие шакалы: коммуналка! Восемь комнат! Шесть соседей! Лиговка! И единодушный вердикт: Анджа, ты окончательно тронулась! Надежда Матвеевна, пока была жива, еще как-то тебя сдерживала, а теперь… Все пропало!… Ну, если уж так, и больше ничего не найти, то хотя бы посели туда, в этот ужас, Антонину! Она пока молодая, здоровая, а там, глядишь…

Самое забавное, что дочь, прописываясь в пятнадцатиметровую однокомнатную квартирку на бывшем Комендантском аэродроме, где вой зимних ветров напоминает о душах взлетавших здесь когда-то двухмоторных самолетов, тоже вроде бы чего-то стеснялась. Вообще-то рефлексия – совершенно не ее конек, но возможно, кто-то из знакомых семьи наговорил ей чего-то неприятного, что она не сумела сразу выбросить из головы…

Я тогда нашла нужным успокоить Антонину, объяснив ей, что предпочитаю жить в центре, а коммуналка для меня даже полезна, так как, возможно, предохранит мою душу от окончательного одичания.