Мрачные гвардейцы отвели меня к незаметному спуску в недра исполинской арены. Отворили крышку из трухлявого дерева, всунули в руку факел, зажгли свои, и мы отправились дальше. Воздух здесь был затхлый, спертый, провонявший застарелым потом и железным ароматом крови. Этот аромат я бы узнал где угодно, он одновременно пугал и бодрил похлеще лучшей крепленой наемнической браги. Едва уловив его, тело напряглось и выпрямилось в натянутую тетиву ростового лука. Все мысли отсекло.
Я не знал, почему меня отправляют на арену, не знал, как здесь оказался, и пока только догадывался, как выбраться из западни, которой стала моя собственная мечта, но кое-что я знал точно. Спустя какое-то время мне снова придется с кем-то схлестнуться, дабы вырвать у Темного Жнеца еще пару глотков воздуха. Что ж, это не так уж плохо.
Мы куда-то свернули, и я смог наконец разглядеть местный антураж. Высокие стены, древний потолок с облетевшей известью, каменный пол, эхом отзывающийся на наши движения. Все выглядело абсолютно непритязательно, было сделано очень просто, но в то же время на века. Мне даже показалось, что все в этом городе создано по такому принципу.
С каждым шагом я все более сосредотачивался на предполагаемой схватке, а вот стражи становились все угрюмее. В их глазах теперь светилась не только дикая зависть – в них читалось разочарование гвардейцев, причем в самих себе. Не знаю, что вызывало такие эмоции, но отчего-то мне это не нравилось. Что-то во всем этом не так. Мой нюх бывалого наемника взвыл побитой собакой, предупреждая о том, что скоро может завертеться что-то, что мне явно придется не по нраву.
– Стоять, – чуть ли не сплюнул Левый.
Я покорно остановился. Мы находились перед единственной металлической дверью, увиденной мной в этом месте. Она была массивной, тяжелой и, я бы даже сказал, неприступной. Такую не выбьешь взрывом и уж точно не одолеешь магией.
Правый, все же сплюнув, подошел к створке и трижды постучал. С каждым ударом его лицо все отчетливее выражало затаенную душевную боль. Резкий скрип вывел меня из минутной прострации. Отодвинулась задвижка, и в отсветах факелов, играющих на тусклом камне и чернеющем металле, показались строгие глаза со стальным отливом.
– Привели? – спросил некто. В его голосе слышались предвкушение и отвращение.
– Да, старший малас, – с достоинством ответил Правый.
Задвижка с громким хлопком встала на место. Вскоре заскрипели замки и заскрежетали тяжелые петли. Дверь открылась, и я зажмурился от резкого света. Когда же мне довелось открыть глаза, то я увидел перед собой старца – никакое другое описание не подошло бы этому мужу. Он выглядел очень старым – у меня мелькнула мысль, что дуновение ветра способно стереть его в труху. Кожа местами казалась почти прозрачной, но ее полностью покрывали черные пигментные пятна, сверкающие на желтом пергаменте. Старец был невысокого роста, примерно мне по грудь, но его тонкие, как ветки куста роз, руки даже с виду тверды, словно Харпудов гребень. Он опирался на обычную палку, но один лишь взгляд на этого человека говорил о том, что своей палкой он пришибет тебя быстрее, чем ты сумеешь подумать о том, как сбить его голову с плеч. Редкие белесые волосы собраны в тугой хвост, а зубы редки и желты, как кость мертвеца. Но все же благодаря глазам со стальным отливом старец не казался развалиной, а внушал безмерное уважение.
– Старший малас. – Левый поклонился.
Старец не обратил внимания на второго стража и повернулся ко мне. Руки сами собой до белых костяшек сжали рукояти сабель. Я сделал шаг назад, разрывая дистанцию.
– Сойдет, – хмыкнул древний воин. В том, что некогда он был им, сомнений не возникало. – Заходи, халасит, а вы проваливать немедля.
Я все еще морщился, слушая речь, разбавленную нелепыми окончаниями, но все же понял, что «халасит» – это обращение ко мне любимому. Не знаю, ругательство это или нет, но в такие моменты спорить не с руки. Я спокойно сделал шаг вперед. Когда же мне посчастливилось обернуться, Левый и Правый уже понуро плелись обратно, бросая взгляды на закрывающуюся дверь.
Старик легко и непринужденно закрыл эту адскую створку и жестом указал мне дальнейший путь. Через пару шагов я очутился в просторном помещении, до отказа забитом людьми. На скамейках, точнее, на обычных сбитых лавочках, сидели полуголые мужчины. Как на подбор высокого роста, телосложения олимпийских атлетов, с грозными, но спокойными глазами. Все они занимались одним и тем же – натирали тела каким-то белым песком, разминались и подбирали себе доспехи. А доспехов здесь было превеликое множество. Однако в этом множестве не усматривалось ни одного металлического. Только кожаные, тканевые и какие-то то ли латунные, то ли медные. В общем, то еще барахло.