Земля Кузнецкая

— Верю, верю, — поспешно согласился Рогов и сейчас же насторожился, забыв погасить на лице приветливую улыбку.

За кабинетной дверью послышался приглушенный крик Стародубцева:

— Это демагог и дезорганизатор, а вы цацкаетесь с ним! Надо немедленно поставить вопрос на бюро. Я добьюсь этого!

Что-то неразборчивое прогудел чей-то голос, пожалуй — Филенкова.

И опять голос Стародубцева:

— Последний случай с порожняком. Это — верх безобразия. И я прошу вас решить: или я, или он!

Рогов с силой распахнул дверь.

— Занят, занят! — поднял руку начальник шахты.

— Я тоже занят! Сейчас ровно три — вы мне назначили на это время.

Рогов садится и ставит перед собой коробку аккумулятора, всем своим видом как будто говоря: «Ну, что ж, продолжайте!»

Проходят секунды натянутого молчания. Рогов смотрит в глаза Дробота и еле сдерживается, чтобы не крикнуть: «Трус! Что ж ты молчишь?» Дробот прячет глаза, потом говорит:

— Получены накладные на скребковые транспортеры, можно было бы приступить к установке.

— Я немедленно и приступлю! — облегченно, вздыхает Рогов.

— Да, но… это, очевидно, уже придется делать другому.

— Другому? Не понимаю… — Рогов проводит пальцами по щеке. Нехорошо, что к такому разговору у него нехватило времени побриться.

Дробот пожимает плечами.

— Тут, собственно, и понимать нечего. Только что сообщили из треста, что инженер Рогов переводится на десятую шахту, помощником главного инженера, а на его место временно назначается опытный практик Очередько. Так что тебе необходимо немедленно же явиться в трест. За назначением.

— Не может быть! — Рогов до боли в пальцах сжал головку аккумулятора и, глядя на то, как бледная синева разливается под ногтями, заговорил спокойнее: — То-есть все может быть… И Очередько, очевидно, станет районным инженером, если этого так желает Дробот. Хотя вместо Очередько и с таким же успехом районным инженером можно было бы назначить какую-нибудь египетскую пирамиду… Исключается только одно: мой уход с шахты! Понимаете? Я не могу уйти именно сейчас, когда поступают транспортеры, развертывается скоростная проходка… Вы понимаете, я не могу оторваться сейчас от начатого дела!

Бросив украдкой взгляд в его сторону, Стародубцев невольно ссутулился — до того лицо районного инженера побледнело. Или это только показалось, потому что уже через мгновение на скулах Рогова выступила густая краска.

— Очень сочувствую… — приподняв одно плечо, Дробот уткнулся в бумаги. — Очень сочувствую, но все это решается в тресте.

— Подождите, — вступил в разговор Стародубцев и быстро повернулся к Рогову: — Мне кажется, Павел Гордеевич, что мы сможем понять друг друга, если будем говорить прямо.

Рогов молчал. Дробот потянулся было к телефонной трубке, но раздумал; Филенков настороженно застыл у оконной занавески. Стародубцев продолжал:

— Я как раз и хочу прямо обо всем сказать — это не лишнее, потому что тебе придется и на десятой работать с людьми, которые ничем не лучше и не хуже нас. Напрасно ты представляешь таких, как Дробот и я, консерваторами и рутинерами. Во-первых, это слишком элементарно, во-вторых…

Рогов рассмеялся.

— Это что же, продолжение стахановского слета или просто комментарии к моему выступлению там?

— Это не комментарии, но и не так это весело, — сухо оборвал Дробот.

— Чудесно! — Сжав губы, Рогов вырвал из лежавшего на столе блокнота листок и, набросав несколько слов, подал Дроботу. — Прошу предоставить мне отпуск на десять дней. На это я имею право. Район сдаю сегодня. А с шахты не уйду. Слышите? Не уйду! — он стремительно вышел из кабинета.

Аннушка все еще сидела в приемной и встретила Рогова приветным взмахом ресниц.

— Значит, свадьба, Аннушка? — спросил он и невольно прислушался к своему изменившемуся голосу. — Свадьба… Хорошее дело! И я у вас обязательно буду.

— Павел Гордеевич!.. — или слышала Аннушка разговор в кабинете, или поняла по глазам Рогова, что случилось нехорошее, потянулась к нему: — Павел Гордеевич, вы и потом будете к нам приходить?

А когда вечернее солнце коснулось оранжевым краем далеких фиолетовых гор и Рогов вышел из комби-пата, он вдруг без всяких, казалось бы, причин ощутил необычайную легкость во всем теле, свежую ясность в мыслях. Давно у него не было такого чувства — с самой войны. Тогда, во время войны, это случалось с ним обычно после того, как решение об операции прекращало томительную неопределенность ожидания. Это случалось перед атакой.

На тротуаре сидели несколько незнакомых шахтеров; видать, только что поднялись на-гора. Они поглядели вслед Рогову, кто-то сказал:

— Боевой парень.

Он рассмеялся про себя: «Ну, конечно, боевой!» И тут же столкнулся лицом к лицу с Черновым.

— А-а, журналист! — обрадовался Рогов. — Ну, как разговор с бригадой?

— Павел Гордеевич… — Чернов по-мальчишески смутился. — Честное слово, спасибо! Такие люди у Некрасова… Я у них полсмены в забое пробыл. Очерк хочу писать.