Земля лишних. Том 3

Я судорожно проглотил слюну и отвернулся в сторону. Не сблевать, не сблевать прямо сейчас. Как мантру это повторял. Задышал глубже и чаще, добиваясь гипервентиляции, заталкивая внутрь метнувшийся к горлу желудок. Чуть отпустило. Больше не буду в пакет смотреть, не хочу. Я и так все понял, а все подробности мне не нужны. Все подробности пусть сам Бернстайн знает, пока живой, благо недолго ему осталось.

Я встал, пошел назад. Катя спиной опиралась на косяк двери, ее трясло. Бонита вопросительно смотрела на меня, но тоже была бледной как смерть. Даже ее смуглая кожа побелела. Руки с пистолетом не дрожали, правда. И смотрели они обе с ужасом, видимо, такое у меня было лицо. Маллиган лежал лицом вниз, закрыв глаза, совершенно неподвижно. Только Бернстайн корчился и скулил.

– Встань, Бернстайн. Встань.

Голос свой я не узнал. Странный какой-то, гухой и деревянный. Он как будто не слышал меня. Я направил на него "Зиг-Зауэр" Маллигана, щелкнул курком, взводя его большим пальцем. Ненужное движение, ненужный звук, этот пистолет самовзводный, но Бернстайн замолчал, явно прислушиваясь.

– Бернстайн, открой глаза. Смотри на меня.

Он действительно приоткрыл глаза, глянул на меня искоса. Что в этом взгляде было? Муть какая то, то ли страх, то ли безумие, то ли пустота. Грязь. Как в очке сортирном. Такое же…

– Встань, или я начинаю тебя расстреливать на куски.

Бернстайн перевернулся на четвереньки, начал вставать. Появилось желание пнуть еще раз, но подумал, что потом его уже самому поднимать придется. Не хочется к нему прикасаться. Никак не хочется.

– Маллиган, у тебя какие патроны? – спросил я у лежащего родмановского холуя.

– Что? – переспросил тот.

– Какие патроны в пистолете?

– Экспансивные. Разворачивающиеся.

– Хорошо.

Бернстайн все же встал и отступал от меня вглубь пыточной, пятясь спиной.

– Стой.

Я направил пистолет ему в голову. Он остановился.

– Бернстайн, а что это у тебя? – я опустил ствол пистолета на уровень живота.

У него член торчал из штанов. Такие штаны у него, что яйца наружу. Чтобы возбуждаться, наверное. Сейчас он не возбуждался, висело все и сморщилось, как гнилой овощ в зарослях грязной травы.

– Ответь мне, Бернстайн.

Он молчал. Его начало трясти, изо рта потекла слюна. Боже, у него даже слезы показались. Но при этом он не издавал ни звука.

– Ты плачешь, Бернстайн? Ты не о них плачешь? – я показал стволом пистолета на пластиковые мешки. – Что ты с ними сделал, сволочь? Я ведь даже понять не смог, что ты с ними делал. Катя, закрой дверь!

Как ни странно, но Катя меня услышала. Дверь в подвал захлопнулась.

Бернстайн пускал слюни, трясся и беззвучно плакал. Он ничего не хотел говорить, и говорить нам было не о чем. Я вновь прицелился ему в пах и нажал курок. Выстрел из сорок пятого калибра в замкнутом подвале прозвучал как пушечный. Вскрикнула Катя, и завыл палач, схватившись руками за пах, пытаясь удержать в пальцах рвущуюся наружу струю крови. Я прицелился прямо в ладони и выстрелил снова. Снова взрыв, новый приступ воя раненого, новый взвизг Кати. Он продолжал стоять, завывая, выпучив глаза, с раздробленными руками и отстреленными гениталиями. Раскачивался, но стоял.

– Не стой, ложись.

Еще два выстрела, оба в колени. Как "бам-бам", но в разные точки, рукоять пистолета толкает в ладонь, гильзы со звоном катятся по полу. Брызги крови, ноги подломились, он упал навзничь. В этом пистолете семь патронов в магазине, я выстрелил четыре раза. Один я приберегу, у меня на него еще планы, а еще два – это Бернстайну, это его. Куда его теперь, чтобы еще хуже ему было? Чтобы крючило его и рвало на части? Это пусть в кино и книгах благородные герои благородно стреляют злодеев одним выстрелом, мол, не с руки герою даже маньяка мучиться заставлять. Так то в кино, и благородные, это не про меня. Я вот в живот ему еще…

Снова грохнуло, и снова заорал Бернстайн. Живучий, тварь, так и корчится. Я снова выстрелил, снова в живот. Пули экспансивные, все кишки на себя намотали, теперь уже точно не выживет. Покорячится, и подохнет, никуда не денется.

Я повернулся к нему спиной, оглядел девушек. Бонита по прежнему была бледной, но держалась твердо. Катя была в прострации. Я подошел к лежащему Маллигану, присел возле него на корточки. Потыкал стволом пистолета ему в затылок.

– Маллиган, сейф на прежнем месте?

– Да.

До этого он был спокойным, даже в такой неудачной для себя ситуации, но теперь крупно дрожал.

– Код знаешь?

– Нет. Но знаю, где записан. Он прямо на двери в ту комнату. Надо дверь открыть и на нее сверху посмотреть, с торца. Там он нацарапан.

– Mi Amor? – обернулся я к Боните.

– Я посмотрю.

Бонита взяла Катю за трясущуюся руку. Та, не отрываясь, смотрела на бьющегося в судорогах Бернстайна.

– Катюша, пойдем. Не надо тебе.

– Этого тоже убить обещали. – сказала Катя, судорожно проглотив слюну.

– Все он сам сделает, выйди, хватит тебе смотреть. Закончится все и заглянешь.