Земля лунной травы

Когда Наташе приходилось оставаться ночью одной (бабушка Дуся иногда заменяла заболевшую няню в круглосуточных яслях на Дайке), скрип этот часто будил ее по ночам. Это бабушка Дуся даже в самые сильные морозы прибегала со станции проверить, все ли в доме спокойно, не потревожил ли кто Наташин сон. Наташа, проснувшись, узнавала ее шаги издали. Бабушка подходила сначала к окну спальни, потом обходила дом кругом, задерживаясь у каждого окна, трогала ставни, потом поднималась на крыльцо, к двери, трогала ее. Потом скрип ее подшитых кожей валенок затихал, а иногда, часа через три, уже под утро, все повторялось снова.

Наташе же именно зимой здесь спокойно и хорошо спалось. За все эти зимы, за несколько десятков вечеров и ночей, проведенных ею в одиночестве в доме у картофельного поля, всего лишь один-единственный раз чужой, страшный человек вечером в сумерках подошел к их дому и постучался в дверь.

Но это было лишь один-единственный раз…

* * *

Она прошла мимо Алиного дома, сделав для этого нарочно большой крюк, выйдя к Дайке через посадки и огороды. Дом стоял тихий, с прикрытыми то ли от солнца, то ли от дождя ставнями, и большой замок висел на двери. Значит, Дора Андреевна, Алина тетка, была на работе.

В палисаднике, где они когда-то с Алей качались на качелях, было пусто и тихо. Старенькие, столетние и никому теперь не нужные качели повисли на одной веревке, другая давно оборвалась. А цветы на маленькой квадратной клумбе, огороженной осколками красного кирпича, не зацвели, забила их трава. Такая же трава вымахала почти до пояса у ограды палисадника — как и у ограды забытой могилы Алиной матери… Странно — когда Аля была рядом, забытая эта могила на кладбище у Князьевского леса Наташу не беспокоила.

Теперь же, вспомнив, какую высокую и густую траву они с бабушкой Дусей видели там прошлым летом, когда ходили проведать могилу деда, она вдруг почувствовала странное беспокойство — словно на нее, на Наташу, оставлена та могила. А она вот и туда не ходила и там не полола травы…

«А почему я? — подумала она с недоумением. — Почему именно я должна ее полоть?»

Она постояла у ограды палисадника, убеждая себя в том, что беспокойство это пришло к ней совершенно напрасно, что у Алиной матери на Дайке осталась еще и родная сестра, Дора Андреевна, а Наташа часто ходить на кладбище все равно не может, потому что живет в городе, да и ходить-то туда страшно. Она убеждала себя долго, держась обеими руками за расшатанную ограду палисадника, но так ни в чем себя не убедила, а, наоборот, еще вспомнила вдобавок, как полгода назад, после того, как уехала Аля, ей долго и упорно снился все один и тот же сон: будто бы она ищет и все никак не может найти эту могилу на Князьевском кладбище.

Может быть, оттого все это, что смерть Алиной матери была первой смертью в Наташиной жизни, и ей навсегда по-страшному запомнился тот день — сентябрьский, раскаленный от позднего зноя, когда небо, казалось, так далеко ушло от земли, что и цвета его разобрать было невозможно. Знойный, страшный бесцветный день под раскаленным бесцветным небом. Именно с тех пор она полюбила дожди. Даже холодные, моросящие совсем по-осеннему…

Облака снова набежали на небо, и река по ту сторону железнодорожного полотна стала казаться огромным, еще не распаханным полем, а крутой остров напротив такого же крутого берега притворился суровым гранитным утесом. Когда-то остров этот был одним из холмов, протянувшихся вдоль невысокого тогда еще берега, а на склонах их раскинулась роща и разросся кустарник. Туда, на эти холмы, Аля с Наташей когда-то ходили собирать барбарис. Теперь же, когда ниже по течению построили гидростанцию и река разлилась, холм с барбарисом стал высоким островом, соседний, низенький холм совсем ушел под воду, а следующий, подмытый водой, обрывался таким крутым берегом, что к реке теперь в этом месте трудно было подступиться. Лишь одна крутая тропинка выводила к воде на узкую и короткую полоску лодочного причала. Острые волны размывали высокие песчаные берега острова с барбарисом. Они осыпались, и тяжелый влажный песок на этих крутых обрывистых берегах вырисовывал странные фигуры, похожие на воинов великанов в старинных остроконечных шлемах. Волны бились и бились об остров, песчаные солдаты осыпались, погибали, но назавтра на их месте появлялись новые — как в бою…

Почему барбарис? При чем здесь барбарис?» — иногда думала Наташа и никак не могла понять, почему именно с этими кустами и ягодами барбариса, пронизанными когда-то праздничным, по-волшебному утренним солнцем и оставшимися теперь навсегда на крутом недоступном острове, связано для нее что-то самое дорогое, самое светлое в жизни. И утро над совхозом и над рыжими буграми с боярышником, и розовая дымка над цветущим картофельным полем, и далекий горизонт за рекой в тумане, и бабушкино «не стой на крыльце» под холодным ветром, прилетевшим с реки, — все вобрало в себя то солнце в барбарисе.