Земля мертвых

В последний момент Зализа взял себя в руки и бить полонянина не стал, хотя и назад татю кнута не вернул.

— А не врешь?

— Честное слово, Волошин, — опять закрутился на веревке пленник. — Честное-пречестное…

— Новгородцы в крамоле участвовали? — немного остыл опричник.

— Да-да, конечно, — закивал чародей. — Все участвовали.

— Как все? — опешил Зализа. — Весь Новагород?

— В-весь, — осторожно подтвердил хиппи, поняв, что сморозил что-то лишнее.

— Вече собирали?

— Н-н-нет… Только письма писали, — нашелся хиппи. — Весь город, говорили, с нами. А имен не знаю, сам не читал.

— Кто говорил?

— Боярин Волошин… — другого имени хиппи просто не знал.

Однако Зализа, мечущийся от стены к стене в ужасе от услышанного, больше ни о чем спрашивать не мог. Это же надо: государя до смерти умучить! Самого царя со свету изжить!

— Пиши, — остановился опричник у стола. — Пиши: «Сказано сие без пытки любой. Донес полонянин о сей крамоле добровольно, без принуждения». Все. Давай листы.

Вскоре из ворот крепости галопом вырвался всадник, ведущий за собой в поводу двух оседланных коней. Агария и Осипа Зализа оставил в крепости, на попечении воеводского ключника. Сейчас для него была важна только скорость.

Еще на версту до купеческого дома Зализа с облегчением увидел покачивающуюся у причала Баженовскую ладью — стало быть, вернулся, не сгинул бесследно, и по новым делам тоже не уплыл. Промчав по берегу, опричник осадил коня перед воротами, тяжело дыша, спрыгнул на землю и несколько шагов проковылял на затекших, не разгибающихся ногах.

— Помилуй, Семен Прокофьевич, можно ли так? — соболезнующе кинулся навстречу купец. — Сами умучились, и коней совсем запарили.

— Не жалей меня, Илья Анисимович, — не столько присел, сколько упал на ступеньку крыльца опричник. — Или я сейчас крамолу раскрою, или руки от позора на себя наложу. Рассказывай, что видел?

— Эй, Прасковья, квасу сюда принесите! — крикнул в дом купец и присел на ступеньку рядом с Зализой. — А видел я, Семен Прокофьевич, много. Люди на Березовом острове поселились странные, себя не помнящие. Видел я, как ссорились они страшно. Половина землю нашу святую нехорошими словами ругала, в вонючую Европу жить рвалась. Другая половина русскими себя называла и здесь хотела остаться. С торговым человеком среди них я поговорил. Странные он мне вещи предлагал, а про товары и пути наши совсем ничего не знает. Хотя доспех богатый, много золота такая броня стоит. Довез я из них два десятка бронных до Колываня, по дороге пытал осторожно, откуда родом. Некоторые латники сказывали, будто здесь прямо они и родились. На Неве то бишь. И выросли там, и артельничали на Неве, на островах чухонских. А остальные и вовсе ничего баять не хотели. Не знаем, дескать, и все. А как человек знать не может, где корни его растут?

Из дома в большом ковше молодая простоволосая девчонка вынесла ковш шипящего темного кваса, чему-то хихикнула и торопливо убежала. Купец сперва предложил прохладный напиток гостю — и Зализа, не моргнув глазом, выпил все до последней капли.

— Что еще расскажешь, Илья Анисимович?

— Еще скажу, что не опоясовшись многие их них ходят, Семен Прокофьевич. Крестики нательные я у них видел, но не на льняной веревочке чужеземцы их носят, а на золотых али серебряных цепочках тончайшей работы. За все время, что был я на Березовом острове, ни один из них не перекрестился ни разу, образов в домах нет, церкви али часовни малой — тоже. Платья у многих чудные, часто срамные, ходят все простоволосые. Однако русскими себя кличут и православными называют.

— А скажи, Илья Анисимович, как тебе глянулось: сами они в наши земли пришли, али заворожил их кто и чародейством сюда завлек?

Купец надолго умолк, задумчиво почесывая бороду. Потом неожиданно сорвал с себя шапку и жахнул ею о землю:

— Заворожили, Семен Прокофьевич! Как есть заворожили! Где же это видано, земли своей не знать, путей не ведать?! Не обманывают они, Семен Прокофьевич, сами не понимают, как в эти земли попали, куда податься. Как есть околдовали их, да бросили аки щенят слепых.

Теперь настала очередь задуматься государеву человеку. Он вспоминал дышащих дымом колдунов, которых они с засечниками порубали на пути к Ореховому острову, к новгородцам. И получалось у него, что складывается все как один к одному: и договориться он чародеям с новгородцами не дал, и завороженных ими ратников без ведьмаков чужеземных оставил. И осталось от хитрой крамолы только одно: замысел тайный и страшный противу государя Ивана Васильевича. Замысел сговорившихся новгородцев и служилого боярина Харитона Волошина, столько лет среди земских вотчинников таившегося, государя насмерть извести: со стола московского скинуть и голодом заморить.

— Спасибо тебе, Илья Анисимович, — поднялся Зализа. — Великое дело ты сделал для нашей Руси, за что глубокий тебе поклон…

И государев человек Семен Зализа действительно низко, в пояс поклонился любчанскому купцу Илье Баженову. Купец от такого чествования густо покраснел, засуетился:

— Да ты в дом проходи, Семен Прокофьевич, откушай, чем Бог послал.