Что хорошего в бюрократии? Ну… хотя бы то, что можно получить на руки путевой лист и не бегать по три раза на дню к начальнику с униженным вопросом насчёт местечка на ближайшем плашкоуте. Ульса нанёс визит господину волостному магу, вернулся оттуда весьма довольным и объявил нам, своим данникам, дату отплытия. Дата порадовала: мы пробудем здесь всего пять дней. Конечно, перспектива провести пять дней в фургоне на манер кочевых цыган меня совсем не радовала. Зверски хотелось помыться и постираться: заклинания отгоняли неприятных насекомых, но от грязи и пота не спасали совершенно. В переполненном городе это стало неосуществимой мечтой, но, к счастью, деревенские бабы готовы были за пару-тройку медяков обстирать целую семью приезжих господ, а мужики сообразили соорудить длинные бревенчатые бараки с печами особой конструкции — местный вариант общественной бани. Плати медяк со взрослого и полушку с ребёнка — и мойся на здоровье. Проблема была только одна: никакого разделения на мужские и женские половины или мужские и женские дни. Делёж помещения происходил разве что по сословному признаку: с утра мылись господа, после обеда — прислуга. Узнав об этом, я только зубами скрипнула. Ладно — Дойлен. Нам друг от друга скрывать нечего. Но натираться пучком травы с мыльным корнем и обливаться горячей водичкой на глазах двух или трёх десятков ведьмаков и ведьм — извините, моё иномировое воспитание протестует. Любезный союзник меня еле уговорил. Даже клятвенно пообещал не приставать и ограждать от неизбежных приставаний других ведьмаков. Я и согласилась… Потом долго думала, чем здешняя баня отличается от борделя. Никогда в публичном доме бывать не доводилось, но, кажется, разница невелика. Если бы не Дойлен, за спиной которого можно было спрятаться от липких взглядов, боюсь, я могла попасть в весьма неприятную историю.
Настроение было испорчено напрочь. Дровишек в костёр гнева подбросила криворукая молодуха, постиравшая наши рубашки так "удачно", что они сделались грязно-серого цвета. Ну и что, что вместо медяков она получила плетью от Лиса и кулаком в лицо от мужа? Рубашки от этого чище не стали, пришлось отдавать их в стирку другой женщине. И наконец ужин в местной таверне сразил меня наповал. Соотношением цены и качества, конечно же. Если в Масенте можно было за медяк купить жареного гуся средней упитанности, то здесь столько стоил гусёнок, умерший, как мне показалось, от истощения. На соли и дровах при приготовлении несчастной тварюшки явно сэкономили, так что можете себе представить моё состояние. Глодать кости ещё не доводилось, ни в родном мире, ни в этом. Энгит с таким же кислым видом доедал свою синюю птичку, а его меньший братец вообще отказался от сомнительного деликатеса, ужинал куском хлеба с тоненько размазанным по ноздреватой поверхности жёлтым маслом. Дойлену всё было нипочём: его челюсти, казалось, были способны перемолоть что угодно.
— Не злись, — он, заметив, что я сейчас взорвусь, опять завёл привычную мантру. — Обычный ужин на большом тракте. Зимой тут ещё хуже.
— Хуже, чем это? — я с отвращением грюкнула тарелкой по столу. Косточки несчастного гусёнка грюкнули по глиняному днищу тарелки ничуть не тише. — Начинаю радоваться, что сейчас не зима… У нас, по-моему, ещё шашлыки из того длиннорогого бычка остались. Может, пойдём отсюда, поедим в фургоне? Здешняя компания мне тоже не нравится.
— Ты не в духе, вот тебе ничего и не нравится, — сделал вывод Дойлен. — Вина не предлагаю, опять плохо будет. Вот, попей яблочный взвар.