Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка(Повести)

Филимон Митрофанович поворошил палкой огонь. В темноту взметнулся трескучий вихрь искр. Подошла Надюшка, закончившая уборку, и присела рядом с Колькой.

— Ну и вот… Как раз вместе с Григорием Ивановичем Лебедевым лес у Лосиной протоки катали. Был он тогда молодой, бойкий, пошутить любил и никакой не директор, а мой подручный. Произошло это, никак, в конце мая. Холодная недавно очистилась. Вода большая… Гринька — Григорий Иванович, значит, — первым увидел, кричит: «Ура, ребята! Мешок плывет! Что найдем — на всех делим!»

Прыгнул в баркас. За ним я, грешным делом, и еще один мужик. Мы на веслах, Гринька с багром. Подцепил он этот мешок и побелел, ровно инеем подернулся. Слова не в состоянии молвить. Мы тоже струхнули. Не мешок, а мертвого человека поймал Григорий. Одет в брезентовый плащ, вздуло его…

А с берега орут: «Тащи! Чего мешкаете!»

Подволокли мы утопленника к берегу, поглядели — Петр Пименович Бобылев. Следователя вызвали. Ну, так и далее… Выяснилось, что Петр вышел с женой на рыбалку сюда, к Шалаве. Жену так и не обнаружили. Долбленка отыскалась разбитая у порогов. Определенных следов убийства не оказалось. Был изрядно пробит висок. Но это не доказательство. При падении о камень мог удариться. Пробовали искать… Да какие могут быть следы! Время упустили. Конечно, трудно подумать, чтобы такой опытный таежник оплошал. А все же, чем бес не шутит!.. Пимен не верил, да и до сих пор не верит. Были догадки, но все-таки никого не нашли. Остался Пимен Герасимович один с трехлетней внучкой, с Марусей. Воспитал, образование хотел дать. Но заболел. Маруся только до седьмого класса дошла. Вернулась в Бобылиху, по хозяйству стала помогать, промышлять начала… Потом вышла замуж за председателя артели. Толковый был парень, дело начал налаживать. Да нарвался в тайге на медведицу и погиб… Когда у нас артель организовалась, Пимен все получше норовил сделать. Но никак не мог ужиться с большинством председателей. Опять же, словно на грех, председатели больше неудачные попадались, менялись часто. Однако с тем председателем, со своим зятем, старик будто воскрес. Никто лучше Пимена здешних мест не знает. Тоже сеять нацеливались, хозяйство расширять, пасеку большую заводить… И снова — клин! Несчастный случай…

Перешли в избушку пить чай. Но разговор продолжался. Он увлек и дедушку Филимона, и Евмена Тихоновича.

— Послушай, Филимон Митрофаныч, вы с Тимофеем Кочкиным из одного села, почти одногодки. Что он за человек? — спросил Бурнашев.

— Как тебе сказать… Папаша Тимофея, старик Никифор, крепко жил. Земли имел много. Работников держал. Торговлишкой занимался. К тунгусам с обозами ходил. Тунгусы — народ добродушный. Никифор поднесет тунгусу стаканчик спирта — тот ему соболя кидает. Оберет Никифор Саввич охотников, и в конце концов они же ему и должны остаются. Колчаку Никифор сочувствовал. Однако, когда моего брата Данилу белые расстреляли, он Матвея приютил. Не то чтобы даром — и скот ему парнишка пас и по дому услуживал, — а все же. Я в гражданскую войну на других фронтах воевал, в госпитале после Перекопа лежал долго… Тимофей будто со своим папашей не ладил. Братьев подбил разделиться с ним хозяйством. Навек поссорился со стариком… Правда, кое-какие слухи ходили. Опять же не всем слухам верить можно… Я в Бобылиху раньше Тимофея Кочкина переселился. Тимофей — в тридцать пятом году. Вот и строят предположения, что от колхозов сюда ушел. А он говорит: от тоски. Первая жена у него тогда померла. Красавица. И жили дружно. Тоска тоже не шуточное дело, куда угодно загонит. Денежку он, конечно, любит. В артели по-своему ставит, от работы отлынивает… А он ли один? Возьми, Антип Рукосуев. У этого и родители и деды в батраках ходили. А браконьерствует, отлынивает от порядка похлеще Кочкиных.

Дедушка Филимон неторопливо прихлебывал чай, утирал рукавом пот.

Дедушкины рассказы звучали для Кольки странно и необычно. Ему казалось, что все это было очень давно. А давно ли? Ведь рядом сидит дедушка Филимон, который жил до советской власти, участвовал в гражданской войне, который помнит времена, когда организовывались коммуны… И в жизни многое не так просто, как представлял себе Колька. Впервые в Бобылихе пытался основать коммуну в каком-то далеком-далеком двадцать девятом году Петр Бобылев… С тех пор сколько новых городов выросло, сколько построено заводов, а Бобылиха так и не смогла подняться на ноги.

Цветок за храбрость

— В Ильин день воды не было, в Петровки не было. Ежли и в Успенки не будет, не жди ее. Откуда и воде взяться? Зимой снег до колена не доходил, а дождей подходящих за лето не видели, морось одна.

Так говорил дедушка Филимон, поглядывая на реку. Холодная худела на глазах. Шире становилось желтое пространство между поймой и водой. Будто ребра, выступали многочисленные косы и отмели…