— И не из моего. — Он чувствовал, что сердце у него разрывается от этого конфликта преданности. — Но я не могу видеть, как он терпит неудачу, или заболевает, или умирает от голода. Когда-то он был добр ко мне, и я дал ему слово.
— Ты ходишь по кругу, — бодро заявил Аттон. — Все равно что человек, которого поразила снежная слепота. Все кругом и кругом. Что слепит тебя, Орел? Почему ты не можешь идти прямо?
— Потому что меня тащит в разные стороны, — угрюмо сказал Джон.
— Тогда разорви одну веревку, — деловито посоветовал Аттон. — Прежде чем она запутается у тебя в ногах и ты упадешь.
Он встал на ноги и, не оглядываясь, легкими прыжками понесся к реке проверить рыбную ловушку.
Дом Хобертов стоял посреди моря зелени. Бертрам начал посадки на полях, расстилавшихся между домом и рекой, и нелепые растеньица с крупными широкими листьями в три ряда выстроились и перед самим домом.
— Джон, слава богу, ты пришел! — стоя на коленях, сказал Хоберт. — Я боялся, что ты нас подведешь.
— Господин Традескант, мы очень рады вас видеть! — сказала Сара, работавшая подальше в том же ряду.
Джон, задыхавшийся от жары во вновь обретенных штанах и рубахе, помахал им обоим.
— Вам понадобится шляпа, чтобы укрыться от солнца, — пожурила его Сара. — В этой стране люди умирают от солнечного удара.
Джон приложил ладонь к лицу и ощутил жар, идущий от раскрасневшейся кожи.
— Это все из-за этой одежды, — сказал он. — Как можно здесь весной одеваться в шерсть?
— Это испарения в воздухе, — твердо заявила Сара. — Когда мы снова поедем в Джеймстаун, я куплю вам шляпу. Мы только что вернулись из города.
— Для тебя есть письмо, — внезапно вспомнив, сказал Бертрам. — Я отправился в город, чтобы купить мотыгу и получить кое-какие деньги, что мне прислали из Англии. Я заглянул в твою гостиницу, и там для тебя лежало письмо.
— Для меня? — спросил Джон.
— Оно в доме. Я положил его под матрас, на котором ты спал в прошлый раз, чтобы оно не затерялось.
Джон приложил руку к голове.
— Вот-вот! Солнечный удар! — торжествующе вскрикнула Сара.
— Нет, — сказал Джон. — Просто я чувствую… это так странно — получить письмо…
Он повернулся и пошел в дом, одним прыжком взлетел по лестнице. В чердачной комнатенке под соломенным матрасом его ждал свернутый и запечатанный листок бумаги, весь покрытый пятнами от долгого путешествия. Джон схватил письмо и сразу же узнал почерк Эстер.
При мысли о семье в Ламбете Джона пронзила сильная боль — неимоверный страх за то, что один из его детей, Френсис или Джонни, заболел или умер, или дом разграблен проходящими мимо солдатами, или погублен сад… или сама Эстер… Он с огромным усилием отогнал от себя кошмарные воображаемые несчастья, сломал печать и разгладил бумагу.