Земля надежды

Кастл-Корнер, Гернси.

Дорогой господин Традескант.

Не будете ли вы так добры прислать мне, как только выкопаете, шесть тюльпанов «Ирис Дейли», шесть трехцветных краун-тюльпанов и два или три тюльпана из вашей новой коллекции, которые, по вашему мнению, могли бы мне понравиться.

Если новые обитатели поместья в Уимблдоне не будут возражать, я бы хотел, чтобы вы забрали из моего сада все те растения, которые вам захотелось бы взять себе. Насколько мне помнится, я обещал вам акацию — как давно это было. Я очень хотел бы снова увидеть свои виолетты. Особенно один, думаю, он будет темно-фиолетовым, почти черным.

Если вас впустят в сад, я был бы счастлив получить обратно несколько луковиц лилий, особенно из оранжевого сада. Я очень надеюсь, что здесь мне удастся вывести новый сорт лилий, и тогда я пришлю вам весной несколько луковиц. Цветок я назову лилия Ламберта, и мои притязания на известность будут впредь связаны не с борьбой за свободу, а с одним-единственным ароматным изысканным цветком.

Леди Ламберт вместе с детьми присоединились ко мне, и теперь замок уже не кажется мне такой безысходной тюрьмой, а стал больше похож на дом. Все, что мне теперь нужно, — это тюльпаны!

С наилучшими пожеланиями госпоже Традескант и госпоже Норман,

Джон Ламберт.

Джон без комментариев передал письмо Эстер, и она молча прочитала его.

— Мы вернем его виолетты, — решительно сказала она. — Даже если мне придется в полночь перелезть через ограду сада в Уимблдоне.

Зима 1660 года

В середине зимы Элиас Эшмол, одетый в новую накидку на меху и преисполненный сознания собственной важности от своего нового статуса, навестил Ковчег. Он приехал в карете, привез с собой несколько новых приятелей и ящики мадеры, чтобы распить их с Джоном. Эстер зажгла свечи в зале с редкостями, заказала ужин на всех, подала его и потом сама поужинала в более спокойной компании кухарки на кухне.

— Мы прогуляемся в Ламбет, — Джон просунул голову в дверь. — Выпьем по стаканчику эля.

Эстер кивнула.

— Когда ты вернешься, я буду уже в постели, — сказала она. — Если господин Эшмол захочет остаться на ночь, постель для него приготовлена в его обычной комнате. На всякий случай я приказала постелить и для его друзей.

Джон вошел в кухню и поцеловал ее в лоб.

— Вернусь поздно, — объявил он довольным голосом. — И уж наверняка пьяным.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Эстер. — Спокойной ночи, муженек.

Они вернулись домой раньше, чем она ожидала. Она как раз гасила свечи в зале с редкостями и выгребала угли из камина, когда услышала, как открылась дверь и Джон, спотыкаясь, ввалился в холл с Эшмолом и его спутниками.

— А, Эстер, — счастливым голосом сказал Джон. — Я рад, что ты еще не спишь. Элиас и я провернули тут одно дельце, и я хотел бы, чтобы ты была свидетелем с моей стороны.

— А это дельце не может подождать до утра? — спросила Эстер.

— Да подпиши ты сейчас, тогда мы сможем отложить все дела и выпить по стаканчику портвейна, — сказал Джон.

Он разложил перед ней бумагу, на столике для рисования, у окна в зале с редкостями.

— Подпиши здесь.

Эстер колебалась.

— Что это?

— Это как раз часть нашей сделки, и нам нужен свидетель, — без запинки вставил Элиас. — Но если для вас это неудобно, госпожа Традескант, мы можем отложить все до утра. Если вы хотите прочитать каждый параграф и каждое предложение, забудем об этом. Мы найдем кого-нибудь другого, кто поможет нам, если вы не желаете.

— Нет-нет, — вежливо сказала Эстер. — Конечно, я могу подписать сейчас.

Она взяла ручку и подписала документ.

— А теперь я отправляюсь спать, — сказала она. — Спокойной ночи, джентльмены.

Джон кивнул, открывая сундучок с монетами.

— Вот, — сказал он. — В знак нашего доброго сотрудничества.

Эстер увидела, как он передал Элиасу старинный гуртованный[50] шиллинг.