Земля надежды

— Я покончил с ним, — сказал Джон. — Я покончил с королевской службой. Я пошел на эту службу, чтобы доставить удовольствие отцу. Я мечтал работать с великими садами. А такую возможность я мог получить только от короля. Ну, и кроме того, во времена моей юности практически не было других вариантов получить хорошую работу, только для короля или при дворе. Но если я останусь на этой службе, я погибну. Я — садовник, а он не отпускает меня работать в саду. Он хочет, чтобы все участвовали в его маскараде, каждый обязан тащить или штандарт, или копье. И он не остановится, пока все мы не погибнем, или не проиграем окончательно, или все не убедятся в том, что он — помазанник Божий на земле и не может ошибаться.

Эстер быстро оглянулась на кухонную дверь. Дверь была плотно закрыта, и все в доме крепко спали.

— Я видел, как мой отец отправлялся на верную смерть, когда он был на службе герцога Бекингема, и видел, как он вернулся домой, а спасла его только смерть господина, — продолжал Джон. — Я видел его глаза в тот день. Он никогда так и не оправился после смерти герцога. Он никогда уже не был прежним. Потеря герцога бросила тень на нашу семью. Отец разрывался между облегчением от того, что сам он выжил, и горем от того, что герцог мертв. И тогда я поклялся, что никогда не повторю его судьбу, я поклялся, что никогда не свяжу себя обещанием быть верным кому-то до самой смерти. И я вовсе не шутил. Я никогда не буду таким слугой. Даже для короля. Особенно для такого короля, как наш, который не способен наградить за службу и которому всегда мало. Он не остановится, пока последний из его слуг не ляжет перед ним бездыханным. Но даже и тогда он будет ожидать чуда, надеяться, что Господь пошлет еще пехотинцев для его ненасытного театра. С меня хватит. Я больше не могу этого вынести.

— Но ты же не встанешь на сторону парламента? — в ужасе отшатнулась Эстер. — О, Джон, ты же не пойдешь против короля?

Он покачал головой:

— Я не перебежчик. Я не буду сражаться против него. Я ел его хлеб, и он называл меня своим другом. Я видел, как он плакал, я целовал ему руку. Я не предам его. Но я отказываюсь играть роль в его отвратительной пародии.

— Ты останешься здесь, тихо и спокойно, дома, с нами? — спросила она.

Но тяжесть в груди, давившая на сердце, подсказывала ей, что он не останется.

— Как я могу остаться? — спросил он ее. — Люди знают, кто я. Они спросят, кому я служу. Я не отрекусь от него — я не Иуда. А он пошлет за мной.

Джон кивнул.

— Рано или поздно он заметит, что меня нет при дворе, и снова пошлет за мной.

— Что же нам тогда делать?

— Мы уедем в Виргинию, — с решимостью в голосе сказал Джон. — Мы все. Сядем на корабль, как только будет такой корабль. С собой возьмем все, что сможем унести, а остальное оставим. Оставим дом, сад и даже редкости. Выберемся из этой страны, и пусть она тут разваливается на части. Я не хочу это видеть. Меня здесь не будет. Я не могу этого вынести.

Эстер сидела очень тихо, пытаясь понять, что сильнее — отчаяние, сквозившее в его голосе, или ее любовь к нему и ее любовь к их дому.

— Не хочешь выпить эля? — спросила она.

Джон оторвал взгляд от огня, как будто только сейчас вспомнил, где он находится.

— Да, — сказал он. — А потом пойдем, ляжем в постель. Все эти долгие ночи я так хотел, чтобы ты оказалась в моей постели, Эстер. Я тосковал по тебе и думал о том, как ты здесь тоскуешь без меня. Я хотел тебя и проклинал мили, что пролегли между нами. А утром я увижусь с детьми, и мы скажем им, что уезжаем.

— Ты хотел меня? — спросила она совсем тихо.

Он протянул руку и повернул ее лицо к себе, ласково взяв одним пальцем под подбородок.

— Просто я знал, что ты здесь, и это помогало мне пережить одну долгую темную ночь за другой, — сказал он. — Я знал, что ты здесь, и что это значит, мне есть к кому возвращаться. Знал, что ты раскроешь передо мной свою постель и свои объятия. И какие бы темные дела ни творились вокруг, у меня есть место, которое я могу назвать своим домом.

Она могла бы податься вперед, она могла бы встать на колени перед мужем, сидящим в кресле. Он бы притянул ее к себе, посадил бы к себе на колени и поцеловал ее так, как никогда еще не целовал, они легли бы в постель, как он хотел сейчас и как она хотела с того самого момента, когда впервые увидела его.

Но Эстер собрала всю свою силу воли и решимость и заставила себя подождать. Она отодвинулась от него и села в свое кресло по другую сторону камина.

— А теперь подожди минуточку, — сказала она. — Не так быстро, муженек. Я не могу уехать отсюда.

Какое-то время он просто не слышал, что она только что сказала. Так остро бросились ему в глаза складки ее ночной рубашки, ее темные волосы, только наполовину прикрытые чепцом, игра отблесков огня на ее шее и обнаженное плечо, мелькнувшее в вырезе ночной рубашки.

— Что?

— Я не могу уехать отсюда, — твердо сказала она. — Мой дом здесь.