Земля наша велика и обильна...

Приветливо, но несколько отчужденно улыбнулся Щукин, председатель находкинского отделения РНИ. Эдакий классический профессор, какими их изображают в фильмах. Я тоже профессор, и вся наша партия, как верно подметили оппоненты, «профессорская», то есть процент профессуры на порядок выше, чем в любой другой партии, но эта особенность вообще присуща всем националистическим партиям в любой стране, будь это Америка, Россия, Аргентина или Австралия. Так вот Щукин, в отличие от меня, именно классический профессор: седые растрепанные волосы, большие очки в роговой оправе, хорошо и вместе с тем небрежно одет, рассеян. Предельно вежлив даже с дворниками и младшими школьниками. Никогда никому не скажет резкость, а объяснит очень доброжелательно и как можно доступнее.

Ему около семидесяти, сухощав и подтянут, но без всяких диет и упражнений, в таких энергичных людях все и так сгорает быстро, чем и как их ни корми, счастливцы.

Он и здесь в настолько светлом пиджаке, что заменяет ему лабораторный халат, нагрудный карман раздут десятком авторучек, однако в другом кармане на защепке закреплен патрончик флэш-памяти.

– Не дело говорите, Борис Борисович, – сказал он неодобрительно. – Надо искать способы, как спасти Россию! А не стараться продаться подороже.

Я спросил вежливо:

– Семен Семенович, а вы уверены, что русские хотят быть спасаемыми?

Он вскинул брови.

– Что вы хотите сказать?

– А то, что русские, как вы прекрасно знаете, единственный народ в мире, который стыдится своей национальности. Масса русских при первой же возможности стараются выехать из России, забыть родной язык, отказываются от родных имен, детей учат в иностранных школах, а если встретят за рубежом соотечественника, шарахаются в сторону, чтобы тот не дай бог не узнал такого же русского! Разве не так?

Он фыркнул:

– Толпа! Халявщики!

– Правильно, – согласился я. – Но в Китае живут еще беднее, однако китайцы нигде не забывают, что они китайцы, за рубежом устраивают чайнатауны, с родиной связи не рвут, поддерживают экономику родной страны капиталами. А студенты, что уезжают учиться в США и в Европу, возвращаются в свой бедный, нищий Китай! Вы можете такое представить в России?

Он сказал недовольно:

– Кто уехал – туда им и дорога! Но лучшие – возвращаются.

– А китайцы возвращаются практически все, – подчеркнул я. – Значит, они лучше? В глазах русских все иностранное окружено почетом, пиететом, а все вещи заведомо «лучше наших». От вещей перебрасывается мостик и на все остальное: государственный строй, религию, полицию и самих людей. То есть сменить русский паспорт на паспорт немецкого гражданина – уже стать лучше, можно свысока смотреть на своих бывших соотечественников. Уже как гражданин любой другой европейской страны. В глазах русских даже поляком или прибалтом, не говоря уже о чехах, быть лучше, чем русским, хоть и хуже, чем настоящим немцем, потому что поляков, прибалтов и чехов немцы все-таки завоевали, а вот нас не позволил им еще Александр Невский, гад такой. Так что не надо ссылаться на простой народ, он вовсе не хочет быть спасаемым от Америки! Другое дело – мы, интеллектуалы, профессура…

Получив чашки кофе и бутерброды, мы отошли в сторонку, хотя справа и слева тоже пьют и едят стоя, разговаривают с набитыми ртами, ругаются, голоса у всех взвинченные, глаза горят угрозой. Я поежился, быть мне со спущенной шкурой, Щукин тоже ощутил общую атмосферу, сказал почти сочувствующе:

– Распнут вас, Борис Борисович, распнут… вы, кстати, не еврей?

– Нет, конечно… А почему вдруг?

– Теперь у вас отыщут еврейские корни, – пояснил он знающе. – Да и вообще начнется… Шубы не крали?

– Вроде бы нет…

– Скажут, крали, – сообщил он. – Если меня спросят, я, скорее всего, скажу, что да, крал. Ничего личного, это же политика! Вы ведете какую-то странную линию, в наших интересах вас слегка опорочить. То есть по-черному.

– Злорадствуете?

Он вздохнул.

– Поверьте, нет.

К нам подошел со стаканом минеральной воды Власов, вытер масленые губы. Маленькие глазки зыркнули на меня с интенсивностью генератора космических лучей.

– Что за хитрый ход, Борис Борисович?

– Разве хитрый? – переспросил я. – Вынужденный!.. Как в шахматном этюде, когда неизбежен мат в семь ходов. Единственная возможность испортить противнику победу – сдаться раньше. А у нас есть вообще уникальнейший ход, которого в шахматах нет: перейти на сторону белых и вместе с ними лупить… преферанс или покер!

– Но-но, – сказал Власов предостерегающе, – покер не трожьте! Преферанс – можно, слишком тягомотная игра. Так, значит, это не ход, а что-то иное?

Я посмотрел на замолчавшего Щукина, на Троеградского и Уховертова, что прислушиваются, хотя делают вид, что заняты беседой, ответил тоскливо:

– Неужели рыночность и в наши ряды заползла так глубоко, что трудно уже поверить, будто нельзя руководствоваться именно интересами России?..