Земля негодяев

— На поезде?! Очень интересно… Ладно, с этим потом разберемся. Так вот, любой недалекий человек, впервые попав в Аристопал, считает, будто очутился в другом мире. Нет бы подключить интеллект, какое там! Простейшие инстинкты, понимаешь, воли не дают: выжить, берлогу себе построить, бабу найти… Вот ты хотя бы задался вопросом: почему мы говорим на одном и том же языке? Кстати, здесь он глаголик называется… Ну?

Сан Саныч покачал головой.

— Вот! — наставительно поднял пухленький пальчик ребенок. — И никто не задумывается, а, между прочим, зря… Здесь таится ключ к разгадке. Каким это образом в другом мире вдруг говорят на хорошо известном тебе языке, а? Молчишь? Ладно, попытаюсь растолковать так, чтоб было понятно. Знаешь, что такое пазл? Головоломка такая, где надо сложить из множества кусочков картинку?

— Ну, видел…

— Отлично. Так вот, представь себе, что весь окружающий нас мир представляет собой такую же мозаику. Только вместо кусочков картона в ней смыслы.

— Смыслы?

— Да. Смыслы, понятия, глоссы… Это то, из чего твой мозг составляет картинку мира. Фишка в том, что сама картинка зависит от того, в какой последовательности эти смыслы сопрягаются. Понимаешь?

— Не очень, — честно признался Сан Саныч.

— Да, въехать сложно, особенно с непривычки… Даже мне с моим интеллектом поначалу было непросто, — кивнул младенец. — Так вот, вернемся к смыслам. Соединив их в одном порядке, мы получим одну картину мира, соединив в другом — иную. При этом сами смыслы, кирпичики, строительный материал, не меняются — меняется только их расположение друг относительно друга… Ну, еще ассортимент и количество, мы ведь пользуемся лишь малой его частью. Оно весьма велико, хотя и конечно. Таким образом, настоящий, реальный мир — это вся совокупность смыслов, а мир, данный нам в ощущениях, — лишь часть мозаики, сложенная определенным образом. Что-то в ней знакомо — тот же язык, скажем, — что-то кажется вовсе невероятным… Э-э, ладно, не стекленей глазками. Потом осознаешь… Или не осознаешь.

Адорабль замолк. В ночном небе попискивали летучие мыши, толстый бражник порхал над головой Гаргулова, бился о стекло фонаря. Незнакомые растения наполняли воздух странными ароматами. Все было бесконечно чужим…

— Слушай, а уйти отсюда можно? Вернуться назад… — слегка охрипшим голосом спросил капитан.

— Ну-у, в общем, да… Теоретически. — Младенец неожиданно звучно зевнул. — Но для этого надо обладать необычайно мощным «эго» и уметь манипулировать смысловыми структурами, проще говоря — разбирать мир на кусочки и собирать вновь, в другом порядке…

— Это как?

— Блин! Треба очень сильное колдунство и хорошая теоретическая база, так понятно?!

— Выходит, я застрял здесь надолго, — мрачно резюмировал Гаргулов.

— В принципе, тебе мог бы помочь я… Может быть. А может, и нет. Для начала неплохо бы услышать твою историю. Чего ты там говорил про поезд?

Сан Саныч принялся рассказывать. Младенец слушал, не перебивая, покуда речь не дошла до призрачного экспресса и странных пассажиров, сошедших на Гнилой ветке. Тут Адорабль поднялся на ноги, цепляясь крохотными кулачками за бортик манежа.

— Ну-ка, стоп! С этого момента — очень подробно!

Гаргулов честно попытался припомнить все детали. Вундеркинд вел себя как заправский опер: его интересовала каждая мелочь.

— Йес! — Адорабль сделал характерное движение рукой и, не рассчитав, повалился на спину. — Вот оно! Это прорыв, задуши меня жаба!

— Ты о чем? — удивился Сан Саныч.

— Неважно. Жарь дальше…

Младенец больше не перебивал — но слушал уже не столь внимательно: судя по всему, некая деталь полностью захватила его внимание.

— Так что один я вернуться не могу, проблем сразу будет выше крыши! — мрачно завершил повествование Сан Саныч. — Только вместе с поганцем Дурко, а где его теперь черти носят — понятия не имею…

— Твой подопечный почти наверняка попал в лапы герцога. Новички в Аристопале вычисляются на раз-два, по обгорелым рожам и общей обалделости… А вот дальнейшая его судьба сильно зависит от талантов, коими он обладает. Душка Альбэр не терпит чужаков, не пристроенных к делу, и его можно понять — кто знает, что за неизвестное появилось в большущем уравнении под названием Аристопал и как оно повлияет на общую картину… Он ведь и сам был таким неизвестным. Так что тебе прямая выгода влиться в наши стройные ряды, Цан-Цан.

— В ряды? Да что за ряды такие?

— Ну, в общем, ты и сам уже понял, наверное… Нелегальная оппозиция, — ухмыльнулся Адорабль. — Мы с Адриадакис вообще по жизни бунтари, подрыватели устоев, большие спецы в этой области… А вот, кстати, и она с ребятами.

В наступившей тишине послышался плеск весел. Приближалась уже знакомая Гаргулову «джонко-гондола»; помимо Квана, в ней сидело двое незнакомцев.

— Все в порядке! — улыбнулся Кван, подгребая к островку. — Знакомьтесь: это — Цан-Цан… А это Хорхе и Збышек, они тоже нездешние, как и вы…

— Гаргулов, Сан Саныч, — протянул руку капитан. — Цан-Цаном меня старичок этот ваш чукотский прозвал…