Учитывая все то, что уже было на моей тарелке, когда я стал президентом, было бы заманчиво просто сделать все возможное, чтобы сохранить статус-кво, подавить любые вспышки возобновления насилия между израильской и палестинской группировками, а в остальном оставить все в покое. Но, принимая во внимание более широкие внешнеполитические проблемы, я решил, что не могу пойти по этому пути. Израиль оставался ключевым союзником США, и даже при уменьшении угроз он по-прежнему подвергался террористическим атакам, которые ставили под угрозу не только его граждан, но и тысячи американцев, которые жили или путешествовали там. В то же время практически все страны мира считали продолжающуюся оккупацию Израилем палестинских территорий нарушением международного права. В результате наши дипломаты оказались в неловком положении, когда им пришлось защищать Израиль за действия, против которых мы сами выступали. Американским чиновникам также пришлось объяснять, почему мы не лицемерим, оказывая давление на такие страны, как Китай или Иран, по поводу их соблюдения прав человека, и в то же время не проявляем особой заботы о правах палестинцев. Между тем, израильская оккупация продолжала накалять обстановку в арабском сообществе и подпитывать антиамериканские настроения во всем мусульманском мире.
Другими словами, отсутствие мира между Израилем и палестинцами делало Америку менее безопасной. С другой стороны, переговоры о приемлемом решении между двумя сторонами могли укрепить нашу безопасность, ослабить наших врагов и сделать нас более авторитетными в защите прав человека во всем мире — и все это одним махом.
По правде говоря, израильско-палестинский конфликт оказал влияние и на меня лично. Одни из самых первых моральных наставлений, которые я получил от матери, были связаны с Холокостом — бессовестной катастрофой, которая, как и рабство, объясняла она, коренилась в неспособности или нежелании признать человечность других. Как и у многих американских детей моего поколения, у меня в мозгу была вытравлена история Исхода. В шестом классе я идеализировал Израиль, описанный мне еврейским вожатым, который жил в кибуце, — место, где, по его словам, все равны, все вносят свой вклад, и все могут участвовать в радостях и трудностях, связанных с восстановлением мира. В старших классах я читал произведения Филипа Рота, Сола Беллоу и Нормана Мейлера, меня трогали истории мужчин, пытавшихся найти свое место в Америке, которая их не принимала. Позже, изучая раннее движение за гражданские права в колледже, я был заинтригован влиянием еврейских философов, таких как Мартин Бубер, на проповеди и труды доктора Кинга. Я восхищался тем, что по всем вопросам еврейские избиратели, как правило, были более прогрессивными, чем представители других этнических групп, а в Чикаго некоторые из моих самых стойких друзей и сторонников были выходцами из еврейской общины города.
Я верил, что между черным и еврейским опытом существует существенная связь — общая история изгнания и страданий, которая в конечном итоге может быть искуплена общей жаждой справедливости, более глубоким состраданием к другим, обостренным чувством общности. Это заставило меня яростно защищать право еврейского народа на создание собственного государства, хотя, по иронии судьбы, эти же общие ценности не позволяли мне игнорировать условия, в которых вынуждены жить палестинцы на оккупированных территориях.
Да, многие тактические приемы Арафата были отвратительны. Да, палестинские лидеры слишком часто упускали возможности для достижения мира; не было ни Гавела, ни Ганди, чтобы мобилизовать ненасильственное движение с моральной силой, способной поколебать общественное мнение Израиля. И все же все это не отменяло того факта, что миллионы палестинцев лишены самоопределения и многих основных прав, которыми пользуются даже граждане недемократических стран. Целые поколения росли в голодном и сжатом мире, из которого они буквально не могли вырваться, их повседневная жизнь зависела от прихотей далекой, часто враждебной власти и подозрений каждого солдата с чистым лицом и винтовкой, требующего предъявить документы на каждом контрольно-пропускном пункте.
Однако к тому времени, когда я вступил в должность, большинство республиканцев в Конгрессе оставили всякое притворство заботы о том, что случилось с палестинцами. Действительно, подавляющее большинство белых евангелистов — самый надежный избирательный блок GOP — верили, что создание и постепенное расширение Израиля выполнило Божье обещание, данное Аврааму, и предвещало скорое возвращение Христа. На стороне демократов даже убежденные прогрессисты не хотели выглядеть менее произраильскими, чем республиканцы, тем более что многие из них сами были евреями или представляли значительные еврейские группы.