Земля обетованная

Он не захотел продолжать разговор и заиграл снова, но тихо и рассеянно, не слишком тщательно соблюдая музыкальный ритм, как я замечал это раньше. Он использовал весь диапазон звуков своего инструмента. Мы с Линдой молча слушали.

Позже, когда он отложил флейту, я спросил его: — Вы можете говорить?

— О чем вы хотели со мной поговорить?

— Об индрис.

Ему, казалось, эта тема не понравилась.

— Фальшивые боги, — сказал он усталым голосом. — Но они были великим народом.

— Они ваши предки?

— Да.

— Чем же они отличались от вас?

— Многим.

— Эта девочка, о которой вы сказали, что она, возможно, индрис, или о которой ходит слух, что она индрис. Я видел ее, и для меня она выглядела совсем как анакаонская девочка. По чему я мог бы узнать, что она индрис?

— Вы бы этого не узнали, — уверенно сказал он, сделав слегка ударение на слове «вы».

— Но анакаона это заметил бы?

— Да.

— Как?

— По отличиям в образе мышления, в языке.

— В вашем языке?

— Да.

— Тогда различия в образе мышления выражаются только в вашем языке?

— Таким образом используется наш язык.

— И это причина того, что вы никогда не лжете?

Он слабо улыбнулся. — Английский язык используется иначе. Мы никогда не лжем. Но иногда лжет язык. Причина в том способе, каким в языке выражаются вещи.

Линда схватила меня за руку. — Не могли бы вы оставить его в покое? От этих разговоров никому лучше не станет.

— Мне лучше от этого, — сказал я. — Я начинаю видеть, почему мы не можем ни понять, ни использовать анакаонский язык. Я начинаю понимать, почему на Нью Александрии анакаонское дитя, родители которого говорят по-английски, вынуждено расти одно со своим собственным анакаонским языком.

— Но вы же не думаете всерьез, что девочка может быть индрис? спросила она недоверчиво.

— Может быть, она и есть индрис.

— Но ведь индрис — это только легенда, — запротестовала она.

— Майкл. — Я снова попытался пробудить его внимание. Глаза его были закрыты, но он не спал. Он открыл глаза и с каким-то упреком посмотрел на меня — так мне, во всяком случае, показалось.

— Еще один вопрос. Были ли у индрис космические корабли? Путешествовали ли они среди звезд?

— Да, — ответил он.

— Но это же неправда! — выдохнула Линда Петросян.

— Анакаона не лгут, — напомнил я.

— Он не лжет. Он сам в это верит. Но это только легенда и ничего больше. Это вопрос веры, а не историческая правда.

— И все же он называет их фальшивыми богами, — упрекнул я ее. — С верой такого не было бы.

— Подумайте о том, как он говорил, что язык может лгать. — Линда сделала последнюю отчаянную попытку снова оправдать свое мнение. — Эта нелепость, должно быть, возникла от недостатков перевода. Мы неверно понимаем то, что он говорит.

— Я это понимаю.

— Мы нашли бы следы, — упорствовала она. — Не можете же вы всерьез верить в то, что путешествовавший в космосе народ приземлился на этой планете, колонизировал ее, а потом его дети дегенерировали, а все следы цивилизации были стерты.

— Это зависит от того, — размышлял я, — когда это произошло. Когда они приземлились здесь? Куда они исчезли? Могли пройти миллионы лет. Мы всегда полагали, что первой расой, вышедшей в космос, были галацеллане. Потом мы. Затем кормонсы. И все в течение немногих тысяч лет. Ни одна более древняя раса не делала попыток колонизации. Все удовлетворялись тем, что оставались дома — как и сегодня девяносто девять человек из ста. Но не было никаких причин, почему бы не быть сотням или тысячам других межзвездных культур.

— И где же они теперь?

— Это, — заверил я ее, — совсем другой вопрос.

— Но вопрос, который вы не можете просто отодвинуть в сторону.