Земля обетованная

Боровецкий медленно снял пальто, переложил револьвер в карман сюртука и, открыв легко подавшуюся дверь, вошел в слабо освещенную небольшую гостиную.

Ковер из пышных белых овчин заглушал звук шагов.

— Настоящее романтическое приключение! — прошептал Боровецкий, опускаясь на персидский табурет черного дерева, с инкрустацией золотом и серебром, — он чувствовал крайнюю усталость.

«Интересная женщина, интересный антураж», — думал он, озираясь вокруг.

Будуар был обставлен с необычайной роскошью и даже в таком городе, как Лодзь, изобиловавшем великолепными жилищами, мог вызвать возглас удивления.

Стены были обиты желтым, теплого оттенка шелком с изящно разбросанными по этому фону ветками фиолетово-красной сирени, вышитыми выпуклой гладью.

У одной стены во всю ее длину стояла большая широкая софа под желтым в зеленую полосу пологом, драпированным в виде шатра на золотых столбиках.

От висевшей вверху под пологом лампы с желтыми, рубиновыми и зелеными стеклами исходил странно дурманящий свет.

— Старьевщики! — прошептал Боровецкий чуть ли не с завистливым презрением, раздраженный этой роскошью, однако разглядывая все с любопытством: причудливая, дорогая мебель в восточном стиле, наставленная в беспорядке, загромождала сравнительно небольшую комнату.

Груды подушек и подушечек из пестрых китайских шелков были разбросаны на софе и на белом ковре словно кто-то выплеснул всевозможные яркие краски.

Ароматы амбры и персидских фиалок смешивались с запахом роз.

На одной из стен блестели образцы дорогого восточного оружия, развешанные вокруг сарацинского круглого щита из стали с золотой насечкой, так искусно отшлифованного, что в мягком свете лампы он, казалось, весь искрился и от золотых его узоров и вкрапленных по ободку рубинов и светлых аметистов словно бы исходили лучи.

В одном углу, на фоне огромного веера из павлиньих перьев, стояла позолоченная статуэтка Будды, сидевшего в созерцательной позе.

В другом углу стояла большая японская бронзовая жардиньерка на ножках в виде золотых драконов, в ней цвели белоснежные азалии.

«Причуды наших миллионеров», — опять подумал Боровецкий, у которого от природы были хороший вкус и глубокое чувство прекрасного, развившееся в его занятиях по изучению цветовых гамм.

— Ясновельможная пани просит пана директора, — с поклоном доложил немолодой бритый слуга, отодвигая тяжелую бархатную портьеру с узором в виде хризантем.

— Так вы, Юзеф, теперь служите здесь? — спросил, идя вслед за ним, Боровецкий, знавший его по другому дому.

— Тех евреев я пустил с молотка, — шепотом ответил слуга, отвешивая поклон.

Кароль улыбнулся и вошел в столовую.

Люции еще не было.

Он только услышал где-то в дальних комнатах приглушенный стенами крикливый голос.

— Что это? — невольно спросил Боровецкий, прислушиваясь.

— А это ясновельможная пани с горничной говорит, — объяснил Юзеф, но с таким холодно-презрительным выражением лица, что Боровецкий это про себя отметил и больше ни о чем не спрашивал.

Слуга вышел, и Боровецкий обвел глазами столовую: она была обставлена с обычной лодзинской роскошью — дубовые панели до половины стен, поставцы темного ореха в бретонском стиле с серебром и фарфором на полках, старонемецкие дубовые, с великолепной резьбою стулья вокруг огромного стола, освещенного жирандолью в виде букета тюльпанов с электрической лампой в каждой чашечке.

Часть стола была накрыта для чаепития.

Боровецкий сел, его уже начинало раздражать долгое ожидание, и вдруг он заметил валявшуюся на полу возле стола бумажку; подняв ее, чтобы положить на стол, он машинально бросил на нее взгляд.

Это была телеграмма, он узнал шифр фирмы Бухольца, употреблявшийся в особо важных случаях.

Боровецкий знал этот шифр и был весьма удивлен.

«Откуда здесь такая телеграмма?»

Он перевернул бланк, адрес был: Бухольц, Лодзь. Теперь он, уже не смущаясь, прочитал:

«Сегодня совет вынес решение. Пошлина на американский хлопок, доставляемый через Гамбург и Триест, повышена до 25 коп. золотом за пуд. Поступление через две недели. Дорожный тариф, перевозка хлопка от западных границ по 20 коп. с пуда и версты. Входит в силу через месяц. Через неделю будет объявлено».

Боровецкий спрятал телеграмму в карман и в сильном волнении вскочил со стула.

«Ужасная новость. Половина Лодзи погорит!» Теперь он понял, что именно это известие не сообщил ему Кнолль, побоявшись довериться. «Да, он поехал в Гамбург закупать хлопок в запас. Закупит, что сумеет, и возьмет за горло фабрикантов помельче. Вот это прибыль, вот это дело! Достать бы теперь денег да поехать за товаром», — думал он, и его охватило жгучее нетерпение, безумное, неудержимое желание разбогатеть, воспользовавшись этой случайно узнанной новостью. «Деньги! Деньги!» — мысленно повторял Кароль.