Земля обетованная

— Тем хуже для меня, — так скромно ответил Боровецкий, что пани Эндельман рассмеялась и, хлопнув веером по его руке, кокетливо бросила:

— Да вы опасный человек!

— Прежде всего для самого себя, — вполне серьезно отвечал ее спутник, входя за нею в небольшой, обставленный в китайском стиле будуар.

Хозяйка дома представила его известной лодзинской красавице, небрежно восседавшей на желтой китайской софе с чашкой чаю в руках.

— Вы должны простить мою смелость хотя бы потому, что я честно признаюсь, что давно хотела с вами познакомиться.

— Конечно, прощаю, но я не достоин такой чести, — ответил Боровецкий, скучающим, усталым взором косясь на гостиную, не придет ли оттуда кто-нибудь на выручку.

— Но я на вас в обиде.

— Неужели так сильно, что нельзя простить? — с улыбкой спросил Боровецкий, следя за ее оживленной жестикуляцией.

— Конечно, я все забуду, если вы выкажете должное раскаяние.

— Хотя я не знаю, в чем каяться, однако искренне сожалею.

— Обида моя в том, что вы околдовали моего мужа.

— Он что, жаловался, что плохо провел с нами время?

— Напротив, он убеждал меня, что впервые в жизни так хорошо развлекался.

— Но тогда вы должны не обижаться, а вознаградить меня благодарностью, причем двойной.

— Почему же двойной?

— За то, что он приятно провел время, и за то, что не испортил вам поездку в Пабьянице [27], — со значением ответил Боровецкий и быстро взглянул в ее глаза под тревожно нахмурившимися бровями.

Дама сухо рассмеялась и стала поправлять великолепное колье из жемчужин и брильянтов, обвивавшее ее мраморную, идеальных линий шею. При этом движении длинные, выше локтей, перчатки немного сдвинулись и обнажили классической красоты руки; от частого дыхания ее грудь, лишь наполовину прикрытая, бурно вздымалась и опускалась.

Она действительно была очень хороша, но какой-то сухой, классической, холодной красотой; серо-стальные глаза, без блеска, под сильно подведенными бровями напоминали покрытые изморозью оконные стекла. Она долго смотрела на Кароля и наконец спросила:

— А почему Люция не пришла? — И легкая ирония сверкнула в ее глазах.

— Не знаю, потому что мне неизвестно, кого вы имеете в виду, — ответил он со спокойным лицом.

— Я говорю о пани Цукер.

— Я и не знал, что пани Цукер так зовут.

— Давно вы с нею виделись?

— Чтобы ответить на ваш вопрос, я должен его понять.

— Ах, вы не понимаете! — усмехаясь, протянула она, сверкнув рядом великолепных зубов меж очень маленьких, изящно очерченных губ.

— Это допрос? — спросил он довольно резко, его начинал раздражать ее взгляд и явно читавшееся на ее лице желание помучить. Она слегка нахмурилась и вперила в него взор Юноны, на которую была очень похожа.

— О нет, пан Боровецкий, я просто спрашиваю про Люцию, про нашу милую подругу, потому что и я люблю ее не меньше, хотя, возможно, несколько по-иному, — миролюбивым тоном возразила она.

— Я готов вам верить, что пани Цукер достойна любви.

— И достойна того, чтобы об этой любви не отрекались, пан Боровецкий. Мы с ней как две сестры и ничего друг от друга не скрываем, — со значением произнесла она.

— И что же? — спросил он глухим от сдерживаемого гнева голосом, его злило, что Люция выболтала их тайну этой классической кукле.

— А то, что надо мне доверять и стараться заслужить мою дружбу, которая может вам очень даже пригодиться.

— Согласен. Вот сейчас и начну.

Он сел на софу и поцеловал ее обнаженное плечо — корсаж ее платья доходил только до подмышек и держался всего на двух полосках ткани, вышитых драгоценными камнями.

— Э нет, таким путем не добиваются верной сестринской дружбы! — с улыбкой проговорила она, слегка отодвигаясь.

— Дружбе следовало бы не иметь таких дивных плеч и не быть такой очаровательной.

— Но также не проявлять таких бурных, людоедских инстинктов, — вставая, сказала дама; распрямившись всем своим роскошным телом, она заботливо поправила искусно завитые на висках белокурые валики и, видя, что Боровецкий тоже встает, прибавила:

Посидите, пожалуйста, еще минутку — ведь мы пробыли вместе уже так долго, что я могу заподозрить, будто вы в меня влюблены.

— Неужто вы в таком случае рассердились бы на меня?

— А Люция, пан Кароль? Да, я правильно сказала, что вы людоед.

— Скорее красавицеед.

— У меня приемы по четвергам, но приходите, пожалуйста, пораньше!..

— Может быть, мы сегодня еще увидимся?

— Нет, я сейчас ухожу, ради вас я оставила больного ребенка…

— Жаль, что не могу выразить свою благодарность так, как мне хотелось бы! — с улыбкой воскликнул Кароль, окидывая взором ее великолепный бюст и шею.

Дама прикрылась веером, кивнула ему и удалилась, скрывая светской улыбкой некоторую озабоченность.

— Пан Боровецкий, тут пани Травинская о вас вспоминает! — окликнул его Бернард. — Но где же наша знаменитая красавица?

— Отправилась сеять своими очами смерть и разрушение! — ответил Боровецкий.

— Нудная особа!

— Вы бываете на ее четвергах?

— Что мне у нее делать? Бывают там только ее поклонники да любовники бывшие, нынешние и будущие… Итак, мы вас ждем!