Земля обетованная

Он никогда не говорил с ней об этом, но очень скоро понял, что это просто хитрость – итальянская забастовка, гневно подумал он, – и, если она задерживалась в гостиной, привык звать ее тоном, не терпящим возражений. Тогда она пошла на другую уловку: внезапно воспылала странным для нее пристрастием к ночным заведениям и попыталась приобщить Ларрака к поздним прогулкам в районе «чрева Парижа» или на Монмартре.

– О нет! – возразил он. – Даже речи быть не может! Я не желаю ложиться в три часа ночи, когда мне нужно вставать в семь утра. Кроме того, подобный образ жизни в военное время выглядел бы непристойным как для меня, так и для тебя.

Клер смирилась, и для нее начался период печальной пассивности. В начале замужней жизни она много раз испытывала смутное чувство пробуждения своей плоти, более острый всплеск надежды и неудовлетворенного любопытства. «Я жду чего-то неведомого…» Теперь же она повторяла, как в детстве: «Я не хочу. Да и к чему? Я не могу».

В мае у Клер вдруг возникло желание хоть недолго пожить в Сарразаке. Она уже давно не виделась с матерью: мадам Форжо тактично отказывалась гостить у дочери в Париже. Когда Клер робко сказала мужу: «Ты не отпустишь меня на две-три недели в Лимузен? Я очень утомлена, и даже доктор Крэ, хоть он и не всегда мне потакает, советует покинуть Париж», она ожидала, что он ответит: «Поезжай лучше в Версаль, туда мне будет легко приезжать к тебе». Однако, к величайшему удивлению жены, Альбер Ларрак весело ответил:

– Прекрасная мысль! Я пошлю с тобой Эжена, и ты сможешь катать свою матушку на машине.

Клер нашла мисс Бринкер на крыльце, коров на пастбище, лягушек в пруду и муравьев на аллее. Сарразак, где она прежде изнывала от скуки, показался ей теперь мирной гаванью, приютом красоты и постоянства. Мадам Форжо, проводившая большую часть времени за чтением «Курьера из Центра» и вышиванием своих пестрых персонажей, которых все так же ожесточенно пронзала иглой, встретила Клер с бурной, искренней радостью. Казалось, с годами ее материнские чувства стали куда теплее. Кроме того, она гордилась тем, что может хвастаться дочерью, разъезжать вместе с ней в белом лимузине с маркой своего зятя на капоте и заставлять Клер рассказывать изумленным соседям о ее встречах и беседах с сильными мира сего.

А вот Леонтина сказала:

– Э-э-э, что-то неладно! Ты какая-то бледненькая, мадамочка. Да и осунулась… Уж не наследника ли ждешь?

– Нет, Леонтина, наверняка нет. Я не тороплюсь с этим.

– Это почему же? Вот было бы славно! Отдала бы его нам на воспитание.

В первое же воскресное утро Клер услышала с радостью, удивившей ее саму, призывный колокольный звон из долины. Но теперь вместо бодро бегущих лошадок на посыпанной гравием площади у церковной паперти мягко затормозил сорокасильный «ларрак». Мать и дочь вместе приехали в церковь, и к длинному белому лимузину сбежались все деревенские ребятишки. Марсель Гонтран заиграл хорал Франка. «Это он специально для меня, – подумала Клер. – Он вспомнил, что я люблю Франка».

Графиня Форжо нагнулась к дочери и шепнула:

– Знаешь, его жена все чаще и чаще изменяет ему.

Клер подумала: «Пусть хоть конец света наступит, а мама останется прежней. В день Страшного суда она ткнет пальцем в Жанну Гонтран и скажет: „Знаешь, у нее было восемнадцать любовников!“»

Но тут же устыдилась этой фривольной мысли, преклонила колени и попыталась истово молиться.

У выхода из церкви обеих дам Форжо поджидали Анна де Савиньяк и Эдме Реваль. Клер обрадовалась, увидев ясное лицо мадам Реваль. Госпожа Форжо пригласила ее, мадам де Савиньяк и господина кюре к себе на завтрашний обед. А в полдень этого нескончаемого, тихого и мирного воскресенья у нее состоялся длинный разговор с дочерью.

– Ты счастлива? – спросила она, когда мисс Бринкер, встав из-за стола, тактично удалилась.

– О, в материальном плане у меня есть все, о чем женщина может только мечтать, – ответила Клер. – Но… счастлива ли я?.. У меня есть муж, который говорит, что любит меня, и, я думаю, на свой манер действительно любит. Но мне хочется большего: я желала бы, чтобы у него были такие же вкусы, как у меня, или хотя бы стремление их приобрести; чтобы он меньше говорил о политике и о делах, а больше – о любви; чтобы он был больше занят мною, чем самим собой.

– Дитя мое, – сказала мадам Форжо, – нельзя иметь все на свете и при этом ничем не жертвовать, так не бывает. Лично я считаю мужчин, подобных твоему мужу, весьма достойными. Они трудятся день и ночь – а зачем? Да затем, чтобы кормить, холить и лелеять своих жен. Конечно, кое-что от этого достатка перепадает и им самим, однако девять десятых всех богатств мира достаются женщинам.

– Или войне, – добавила Клер.

– Да, ты права, или войне. Но, я надеюсь, хотя бы к войне ты не ревнуешь?

– Нет. Но я завидую женщинам, у которых нет таких богатств, зато есть мужья, принадлежащие только им.

На следующий день, во время обеда, мадам Форжо доставила себе невинное удовольствие поразить кюре Сарразака.