Земля обетованная

– И тебе безразлично, что ты разоришь домашний очаг, где стоит детская колыбель? Что ты выбросишь на улицу родную мать, кузину, которой ты всем обязана, несчастное семейство Блеза и множество других ни в чем не повинных людей, которые станут жертвами твоей ссоры с мужем?!

– Колыбели не стоят в очагах, мама. В крайнем случае, они стоят под крышей дома.

– Не смей мне дерзить, Клер!

– Я и не думала, мама. Я просто хочу понять, каким образом и зачем мне «выбрасывать всех вас на улицу»? Во-первых, я не ссорилась с Альбером, который ни сном ни духом не посвящен во все ваши истории. В конце концов, вы же не обязаны отвечать за меня.

– Слава богу, нет! И если тебе придется покинуть Альбера, я первая буду ратовать за то, чтобы мой внук воспитывался у него.

– Я совсем не против, – ответила Клер.

– У тебя просто нет сердца!

– Мама, вы уж определите, в чем упрекаете меня – в том, что я люблю? Или в том, что не люблю? В том, что у меня слишком много сердца или что его нет совсем?

В этот момент появилась Сибилла.

– Ага, вот что тут происходит! – весело воскликнула она. – Вы устроили Мелизанде головомойку, тетя Анриетта? Хотите знать мое мнение? Пусть делает что угодно вместе со своим Пеллеасом, но не забывает, что ее родные работают у Голо![94]

Тем временем Эдме и Франсуа Ларивьер пригласили Менетрие к себе на ужин. Им хотелось выяснить, что произошло и каковы чувства Кристиана.

– Не вижу никаких причин отрицать, – сказал он в ответ на осторожный вопрос Эдме, – что мы с Клер любим друг друга.

– А вы не думали о том, что она рискует из-за своей неосторожности потерять мужа и сына? – спросил Франсуа.

– Ее муж, если верить тому, что она мне сказала, ей уже больше не муж.

– Фактически, может быть, – сказал Ларивьер, – но официально, по закону…

– Вопрос в том, – возразил Кристиан, – чтобы определить, нужно ли жертвовать счастьем Клер и моим ради закона? Такая личная жертва может считаться законной (да и в том я не очень уверен), когда на кону стоит существование общества, но в данном случае… Какой урон потерпит французское общество, если мы с Клер будем любить друг друга?

– И все-таки факт остается фактом: самыми устойчивыми являются те общества, где страсти не выходят за пределы, установленные законами, – ответил Ларивьер. – Свобода нравов и их падение неизменно идут об руку.

Эдме решила, что пора ей спустить на землю этих мужчин, всегда готовых воспарить в облака, в разреженный воздух, столь благотворный для отвлеченных идей:

– Скажите, Кристиан, что вы можете предложить Клер? Вы ведь женаты.

– О, почти нет, – ответил он. – Я очень любил Фанни. Когда-то она была для меня вдохновительницей и подругой. А нынче стала самою собой – известным, признанным скульптором. Мы больше не нужны друг другу. И теперь мне нужна Клер.

Эдме спросила себя, не без легкого укола ревности, что Клер может привнести в творчество и жизнь Кристиана Менетрие. «Клер красива и умна, этого у нее не отнимешь, – думала Эдме, – но в ней так мало человеческого тепла. Поистине, мужчины – странные существа, а их реакции непредсказуемы».

И пока она размышляла, Ларивьер и Менетрие снова улетели в заоблачные дали, к своим абстрактным идеям.

XXXVII

Дневник Клер

15 сентября 1923. – Я намеревалась по возвращении Альбера открыть ему всю правду и потребовать свободы. Но захлебнулась, помимо воли, в домашней рутине, которая не оставила мне места для таких решительных действий. Альбера тут же вызвал к себе Пуанкаре, который решил послать его в Рур для переговоров с германскими промышленниками. Он едет уже завтра, и я ничего ему не сказала. Правда, я надеялась, что меня выдадут другие – Роланда, Оноре, Эжен, няня Флойд, – избавив тем самым от необходимости объясняться. Но наши слуги, похоже, не стали сплетничать, а Роланда, со свойственным ей цинизмом, объявила мне:

– Милая Клер, я знаю вашу тайну, но, будьте уверены, никто не сохранит ее лучше меня. Вы со мной не боретесь, и я не стану бороться с вами. Ведь если патрон разведется, я рискую получить соперницу, во сто раз более опасную. Поэтому я буду на вашей стороне.

– А как же Альбер? – спросила я. – Что ему известно? Что он думает?

Она засмеялась:

– У Альбера сейчас такие сложные проблемы, что ему прежде всего нужен покой в личной жизни.

Как же мне было тяжело: целый месяц готовиться к бесстрашному признанию, а потом, так ничего и не сделав, снова погрязнуть в болоте обмана.