Свет погас. Купе погрузилось в темноту и лишь изредка освещалось огнями проносившихся мимо станций. Какое-то время я пребывал на грани сна и бодрствования. Но вдруг на меня нашёл страх. На какое-то мгновение мне показалось, что у профессора с зеленым лицом засветились глаза, словно из них вылетели фосфорические искры. Он сидел тихо, подобно мыши, вогнувшись в спинку скамьи и застыв в позе одеревенелого трупа. Мне также почудилось, что он беззвучно открыл рот и зевнул, при этом его пасть осветилась зеленоватым светом. "Проклятая гнилушка, – подумал я, – чтоб тебе ни дна, ни покрышки. Может быть, у такого в темноте отрастают рога и появляется хвост? Чёртов профессор кислых щей!" Как только я такое подумал, на меня тут же откуда-то пахнуло серой. Сон как рукой сняло. Я выпрямился, пытаясь в темноте рассмотреть фрагменты поз моих попутчиков и детали купе. Луна, вероятно, уже поднялась высоко и освещала верхушки проносящихся за окном вековых кедров уже сверху, а не с боку, когда только-только выплыла из-за гор. Некоторое время я никак не мог понять, что за полоса света сияет вдали. Наконец, до меня дошло, что это был Байкал, и луна отражалась от его поверхности. Девушка спала крепким сном, откинувшись корпусом в угол между окном и сидением, почти на её груди я увидел склоненную голову моего соперника. Коленом он упирался в мою ногу. Всё это мне было неприятно. Пошли туннели один за другим. И тут я вспомнил об одной французской шутке и улыбнулся. Мы въехали в очередной туннель и в ту же самую секунду в кромешной тьме почти одновременно раздались звуки поцелуя и звонкой пощечины. Затаившись, я боялся пошевелить пальцем. В купе произошло замешательство. Мой сосед включил рубильник. Все проснулись. Даже при свете ночного светильника было видно, как правая щека моего соседа горит алым багрянцем. Выглядел он весьма сконфуженно. Как признанный психолог, я пытался определить, что думает каждый по этому поводу. В мысли старика я не смог проникнуть, но вот на лицах других попутчиков было написано следующее: Буддист: "А я-то думал, что они жених и невеста". Нищий: "С какой силой она засадила ему пощечину. Сильная девушка!" Леветатор: "В этом мире ещё не перевелись порядочные женщины". Химик-биолог-токсикоман: "Хорошо устроился, но не тут-то было!" Мой соперник, глядя с негодованием на профессора кислых щей: "Ну, и скотина! Вот, значит, зачем ему понадобилось тушить свет! Девушку целовал он, а я получил затрещину". Девушка: "Так значит он гомосексуалист. Кого же он поцеловал, и кому это не понравилось?" Я сладко потянулся и подумал про себя: "Не станет же мой соперник разбираться, кто целовал девушку. Однако ловко же мне удалось имитировать поцелуй и влепить ему пощечину".
Настроение у меня мгновенно поднялось до самой высокой отметки. Я торжественно объявил:
– Едем вдоль берега Байкала.
Все прильнули лицами к окну, пытаясь разглядеть детали лунного ландшафта. Насколько хватало глаз, раскинулось чистое широкое озеро, залитое серебряным лунным светом. С высоты горы, откуда, виляя из стороны в сторону, спускался по извивающемуся железнодорожному полотну наш поезд, озеро казалось просвеченным лунными лучами до самого дна, настолько его воды были чистыми.
– А я вижу дно озеро! – поддавшись этой иллюзии, воскликнул Леветатор.
Все дружно рассмеялись.
– Этого не может быть, – сказал токсикоман.
– Почему? – удивился человек-птица.
– Потому что в десятке метров от берега уже километр глубины, – сказала девушка и рассмеялась, как серебряный колокольчик.
Почти все, кроме меня, впервые за весь вечер услышали звуки её голоса.
Её чистый голос, походивший на звучание хрусталя, влился в наше купе, как свежий плеск горного родника. Мы все заворожено слушали. Никто её не перебивал. Все боялись, что она замолчит. Но она продолжала говорить мягко и нежно, как в счастливые минуты нам вещает сама мать-природа.
– Это самое глубокое и чистое озеро в мире. В нем – четвертая часть всех мировых запасов пресной воды. В Байкал впадает триста шестьдесят шесть рек и только одна Ангара вытекает из него в его юго-западной части. Если бы даже ни одна река не приносила свои воды, то Ангаре потребовалось бы четыреста лет, чтобы вылить из него всю воду. Вот сколько в нём воды.
– Но за десять минут я могу понизить его уровень на пятнадцать метров, – заявил гордо скрипучим голосом химико-биологический карлик, – к тому же изменить атмосферу на всей планете.
Он вновь вынул из кармана пробирку и потряс загадочными кристаллами в воздухе. Мимо нас на большой скорости прогромыхал на запад поезд, гружённый брёвнами, загородив панораму спящего в лунных лучах озера.
– Да спрячьте вы эту чёртову пробирку, – подал голос нищий. – А то я её выкину в окно.
– Что вы? Что вы? – вскричал испуганно Леветатор. – Не дай Бог, если она разобьется. Наступит непоправимая катастрофа на земле. Всё живое, вдыхающее в лёгкие воздух, погибнет. Эту пробирку нужно беречь, как зеницу ока, охранять тщательнее атомных отходов.