Земля обетованная

Я огляделся по сторонам. На мгновение все вокруг как будто покачнулось, и я не очень понимал, где я. Я смотрел на людей, идущих по улице. Мне казалось, меня вдруг отделили от них, от всего их существования толстым листом стекла, словно они живут по каким-то совсем иным законам и страшно далеки от меня со своими простыми чувствами, мирскими бедами и своим детским недоумением по поводу того, что счастье не статуя, незыблемая и навсегда, а волна в текучей воде. Какие они счастливцы, какие баловни судьбы, как я завидую их нехитрым успехам, их шуточками и салонному цинизму, даже их житейским Невзгодам, среди которых потеря денег или любви, не говоря уже о естественной смерти, оказывается едва ли не самым безутешным горем. Что ведают они об орестейских тенях, о долге возмездия, о роковых хитросплетениях вины и безвинности, о том, как ты против воли вживаешься в шкуру убийцы, срастаешься с его виной, что ведают они о кровавых законах примитивной, первобытной справедливости и беспощадной хватке эриний, которые сторожат твои воспоминания и ждут не дождутся, когда же ты, наконец, их отпустишь? Невидящим взором смотрел я на людей вокруг, они проплывали передо мной, недосягаемые, как диковинные птицы иных столетий, и я почувствовал острый укол зависти и отчаяния оттого, что никогда не буду таким, как они, а вопреки всему до конца своих дней обречен жить по законам страны варваров и убийц, страны, которая не отпускает меня и от которой мне никуда не деться — разве что ценой позорной капитуляции или самоубийства.

XV

— Пойдешь со мной на дело? — спросил меня Роберт Хирш.

— Когда?

Хирш рассмеялся.

— А ты пока что не изменился. Спрашиваешь когда, но не спрашиваешь куда и зачем. Значит, законы Руана, Лана, Марселя и Парижа все еще действуют.

— Да я примерно догадываюсь, о чем речь, — заметил я. — Крестовый поход. За обманутого Боссе.

Хирш кивнул.

— Боссе сдался. Он два раза был у этого мошенника. Во второй раз тот его мгновенно, хотя и вежливо, выставил, пригрозив заявить в полицию о шантаже, если Боссе посмеет явиться снова. Боссе, конечно, струхнул — этот вечный эмигрантский панический страх, что его выдворят, — и опустил руки. Мне Джесси все рассказала. От нее я и фамилию этого мерзавца знаю, и адрес. Сегодня около двух у тебя найдется время?

— Конечно, — ответил я. — Для такого дела всегда. К тому же Реджинальд Блэк на два дня уехал. Когда он в отъезде, контора закрыта. Мне он торговать не позволяет. Очень удобно. Жалованье-то идет.

— Хорошо. Тогда давай сперва пообедаем. В «Дарах моря».

— Нет уж, сегодня я тебя приглашаю. Мне тут неплохой приработок выпал, и вчера со мной расплатились, а потратил я куда меньше, чем ожидал. Я знаю другой рыбный ресторан, давай там все и прокутим. Хирш бросил на меня пристальный взгляд.

— Что с Марией Фиолой разругался?

— С чего ты взял? Мы не в тех отношениях, чтобы разругаться.

— Нет?

— Да нет же, Роберт.

Он покачал головой.

— Ты особенно не тяни. Такая женщина долго одна ходить не будет — при таком-то лице и на таких-то ногах. Куда пойдем?

— В «Морской». Дешево и сердито. Крабы там дешевле, чем в других местах гамбургеры. Как, кстати, зовут того стервятника, к которому мы потом отправимся?

— Блюменталь. Адольф Блюменталь. Это с ума можно сойти, сколько евреев Адольфами назвали. Ну, этого-то хоть не зря.

— Он знает о твоем визите?

Хирш кивнул.

— Я вчера ему звонил.

— А Боссе знает, что ты к нему идешь?

Хирш рассмеялся.

— Нет, конечно. А то он, чего доброго, со страху еще на нас заявит!

— У тебя есть что-нибудь на этого Блюменталя?

— Ровным счетом ничего, Людвиг. Это очень хитрый тип.

— Тогда, значит, только «Ланский катехизис», параграф первый?

— Угадал. Блеф чистой воды.

Мы шли по Первой авеню. В огромной витрине магазина аквариумов два боевых корабля, словно сиамские близнецы, отделенные друг от друга только стеклянной перегородкой зеркала, сверкая лаком бортов и великолепием оснастки, тщетно брали друг друга на абордаж. В окне кондитерской красовались венские сладости: ромовый кекс, шоколадный и марципановый торты. Продавщица, милая дама в очках, махнула Хиршу рукой. Всю дорогу я украдкой поглядывал на Хирша со стороны. Сейчас у него и походка была другая, и даже черты лица заострились. Рядом со мной шел уже не скромный продавец электроутюгов и радиоприемников, а прежний Хирш, тот, что во Франции был грозным консулом Раулем Тенье.

— Все евреи были жертвами, — проронил он. — Но это отнюдь не означает, что все они были ангелами.

Блюменталь жил в доме на Пятьдесят четвертой улице. В вестибюле — красные ковровые дорожки, стальные гравюры по стенам, при лифте — лифтер в фантастическом мундире, в кабине — зеркала и полированное дерево.

— На пятнадцатый, — распорядился Хирш. — К директору Блюменталю.

Лифт помчал нас наверх.