Земля обетованная

– Я не очень понимаю, – ответил он, – силу ваших сожалений. К чему оплакивать то, чего вы никогда по-настоящему не желали? Инстинкт, который с наступлением пубертатного возраста проявляется только в поэтических грезах, никогда не бывает всемогущим.

И он снова рекомендовал мне, на сей раз очень настойчиво, перестать вести дневник. Я попробую… Сегодня утром оперировали Берти. Все прошло хорошо.

1 октября 1938. – Я сдержала свое обещание и не вела дневник целых пять месяцев. К тому же мы прошли через такие потрясения, что каждый француз почти думать забыл о своей скромной личной жизни. Война едва не задела нас своим крылом. Минует ли нас это несчастье? Не знаю. Никогда еще я не чувствовала, как в момент этого кризиса, такую исступленную любовь к Франции. В эти тревожные дни я часто думаю об отце. Бедный папа! Как плохо я его знала! И как мало старалась узнать получше. А ведь всем хорошим, что во мне есть, я обязана именно ему. Ясно помню, как мы с ним шли пешком в деревню 14 июля 1914 года. Он гордился мной, я это чувствовала, и его любовь согревала мне сердце. Нужно было сказать ему об этом, он был бы очень рад, но я не сказала. Я думала: «Когда-нибудь я с ним поговорю об этом». Увы, два месяца спустя он погиб.

Раз уж я открыла эту тетрадь, хочу подвести итоги. Только что перечитала клятвы, которые дала себе в прошлом году на Рождество в Валескюре. Сдержала ли я их? Думаю, что в общем имею право сказать: «Да». Конечно, я проявляла и слабость – дьявол ведь так легко не отступается. Но все же я перестала мучить Кристиана, превращать его жизнь в ад. Смею надеяться даже, что сделала ее счастливой. Он и сам очень часто говорит мне об этом. И все его друзья находят, что он преобразился.

Иногда я спрашиваю себя: «Как стало возможно такое обновление? И почему, если я могла себя превозмочь, оно не наступило раньше?» На эти вопросы я бессильна ответить. Мне кажется, что важнейшие внутренние перемены по самой природе своей внезапны. О чем идет речь? О решении. В один прекрасный день его принимают, и этим все сказано. Конечно, моменту озарения предшествовала долгая подсознательная подготовка. Но миг выбора сам по себе краток.

Другие факторы также сыграли свою роль. Внешние события, страхи за мою родину помогли мне осознать суетность и ничтожность моих переживаний. «Ксантиппа» Кристиана, над которой он работал всю первую половину 1938 года, отвлекла и раскрепостила меня. «Очищение от страстей с помощью искусства» – старое, но очень верное средство. И еще одно достижение: в Валескюре я поклялась себе сблизиться с Берти и преуспела в этом; общение с ним доставило мне много радости. Этот мальчик, чистый душой, вовсе не похож на сынка богача, он такой же восторженный идеалист, какой и я была в его возрасте. Совместная жизнь с ним показала мне, что в шестнадцать лет вполне естественно верить во множество идеалов, которые впоследствии покажутся ложными или искусственно раздутыми. Это не только нормально, но и полезно, необходимо для души. Какой ошибкой было бы желание навеки остаться в отрочестве. Отныне я согласна жить в том мире, какой есть, а не в том воображаемом, о котором мечтала. Может быть, это и есть способ достичь другой Земли обетованной?

Воскресенье, 3 сентября 1939. – Сегодня объявлена война! Это тем более ужасно, что знающие люди (Альбер, Роже Мартен) утверждают, что мы к ней совсем не готовы. По словам Альбера, мобилизация проводится вопреки здравому смыслу: интендантство забирает у него лучших рабочих, тогда как армии не хватает танков и самолетов. При этом он еще не такой пессимист, как Роже, он еще надеется на перемены к лучшему и на победу, а вот Роже считает, что ни то ни другое невозможно. Мой дорогой малыш Берти вне себя от ярости: он слишком молод, чтобы идти на фронт. Но он собирается учиться летать, чтобы к моменту достижения призывного возраста быть готовым сражаться за родину. Альбер одобряет его решение и хочет содействовать его поступлению в летную школу. Кристиан, который никогда не писал для газет, три месяца назад развязал в «Фигаро» великолепную, гневную кампанию против гитлеровского режима. Теперь он собирается засесть за большую трилогию под общим названием «Германцы».

Моя роль куда более скромна, чем занятия Берти и Кристиана, однако клятвы Валескюра я сдержала, став преданной и любящей помощницей мужу. Теперь я понимаю, отчего потерпела поражение, когда стремилась стяжать себе славу громким жертвоприношением. Такого не бывает, да и быть не должно. Суть жертвоприношения в том, чтобы оставаться в тени. Если не считать нескольких дней бунта и возмущения, я обрела, со времен Валескюра внутренний мир – и счастье. Господи, ты спас меня от меня самой, так защити же теперь моего сына и Францию!

XLVII

11 июня 1940 года Кристиан Менетрие, выйдя из дому на улице Варенн, увидел на стене здания Министерства сельского хозяйства белый плакат с сообщением, что Париж объявлен открытым городом и защищать его не будут. Он тотчас вернулся назад и позвонил Клер.