Наконец дверь открылась, и перед ним предстал Дрю Питерс. От глаз шефа не укрылась ни малейшая деталь, но лицо его осталось совершенно безучастным. Купер не проронил ни слова, полагая, что его присутствие уже говорит само за себя.
Наконец, взглянув на часы, директор Службы справедливости обронил:
– Тебе лучше все же войти.
Питерс провел Купера в кухню – очень уютную и ярко освещенную, со стойкой из дорогого дерева и множеством застекленных шкафчиков по стенам. Купера всегда поражало, насколько интерьер кухни не соответствует характеру директора, чей облик у него всегда ассоциировался с холодным серым цветом. Конечно, дома Питерс директором не был. Здесь он был папой, самого же Купера здесь иногда называли дядюшкой Ником. При его появлении дочери Питерса обычно начинали щебетать: Мэгги делилась с ним своими подростковыми проблемами, а Шарлотта просила покатать на вертолетике.
Сегодня Шарлотта беззвучно перемещала по тарелке кусочки брокколи, а Мэгги, не отрываясь, глядела на свои руки. Наконец из-за стола поднялась Алана:
– Привет, Купер. Вы сильно пострадали?
Когда умерла мать, ей было всего лишь одиннадцать, и с тех пор Алана де-факто стала хозяйкой дома – заботилась о сестрах и готовила еду. Купер часто испытывал сожаление по поводу Аланы: в девятнадцать жизнь заставляла ее вести себя как сорокалетнюю. Не раз и не два он размышлял о том, какой бы стала Алана, будь Элизабет жива. Несомненно, Алана частенько размышляла на ту же самую тему.
– Я не пострадал, – ответил Купер. – Во всяком случае, не более, чем кто-либо из присутствующих.
– Какой кошмар! – Алана выглядела так, словно пыталась найти подходящий термин, чтобы перехитрить судьбу: сделать так, будто не было мертвых тел и дыма на улицах Манхэттена, а посреди Бродвея не валялась детская розовая игрушка.
– Да, – согласился Купер, на ум которому тоже не приходило подходящих слов. – Извините, что прервал ваш ужин.
– Повода для извинений нет. Хотите чего-нибудь?
– Нет, спасибо.
На этом праздная беседа себя исчерпала.
– Давай поговорим в кабинете, – предложил Питерс и повел Купера в заднюю часть дома.
В кабинете, комнате без окон, находился письменный стол, кушетка и бар; на двух большущих трехмерных экранах без звука транслировались новости. На столе в серебряной рамке стояла фотография Элизабет, жены директора, похороненной восемь лет назад на кладбище Оук-Хилл.
«Неужели историю о своей жене Дрю рассказал только сегодня утром?»
Кроме того, комната обладала некоторыми весьма специфичными особенностями: стены были укреплены стальными листами в дюйм толщиной, двери снабжены гидравлическими запорами, скрытые кабели вели напрямую в штаб-квартиру ДАР и Белый дом. Имелась здесь также и специальная кнопка, при нажатии на которую кабинет превращался в неприступную крепость, а на выручку директору стремглав выдвигалась боевая группа департамента.
Директор разлил по двум стаканам виски и откинулся в кресле, выжидательно глядя на Купера. Глубоко вдохнув, тот сделал добрый глоток и рассказал обо всем, что случилось за день: как преследовал террористку, насколько близко подобрался к ней и как почти остановил. Затем изложил идею, которая пришла в голову после того, как услышал: «Как отделить хороших парней от плохих?»
– В твоем плане нет ни толики здравого смысла, – вынес свой вердикт Дрю Питерс.
– Отнюдь, он вполне осуществим.
– Мне в голову приходит по крайней мере дюжина вариантов развития событий, обрекающих твой план на неудачу.
– Мне известно не менее сотни таких вариантов. И тем не менее только мой план дает шанс – подчеркиваю: реальный шанс – подобраться к нему.
– Как только ты приступишь к действиям, он тебя немедленно раскусит.
– Не раскусит, если делать все согласно моему плану от начала до конца.
– Вот именно, от начала и до конца.
– Да. И мой план – единственная возможность покончить с ним. Все последние годы мы шли неверным путем.
Питерс взял со стола серебряную авторучку и принялся крутить ее в руках. Если он и был оскорблен оценкой деятельности его департамента, то ничем своих чувств не выказал.
– И что же тебя подтолкнуло к столь радикальному выводу?
– Все, что мы сейчас делаем, приводит нас в лучшем случае лишь к ничьей. Скажем, сегодня я бы обезвредил бомбы. Если бы обезвредил четыре, но взорвалась бы пятая, то победил бы Смит. Если бы обезвредил все, но средства массовой информации узнали бы о теракте, опять Смит победил бы. Он нападает на нас в любое время и где угодно, и в любом случае его действия приводят либо к его победе, либо к равенству счета. В любом случае он не проигрывает. Нам же постоянно приходится повсюду держать оборону, и лучшее, чего мы в состоянии достичь, – равенство счета. Даже самая крепкая оборона в конце концов обречена на поражение. И чтобы положить этому конец, чтобы предотвратить обострение ситуации и наконец победить, нам необходимо нейтрализовать Джона Смита. И мой план – единственная возможность.
– Не возможность, – возразил Питерс, – а всего лишь крохотный шанс.