Земля обетованная...

— Скажу вам больше! — продолжал Симон. — Среди деятелей науки и культуры с мировыми именами есть евреи, к сожалению, отвергающие наши идеи и наши ближайшие конкретные цели, но было бы ошибкой всех их разубеждать, поносить, шантажировать и дискредитировать, словом, как говорят в таких случаях, не мытьем, так катаньем вынуждать переселиться в эти края. Когда, например, спросили известного физика Эйнштейна, почему он эмигрировал из фашистской Германии в Соединенные Штаты, а не поселился в Палестине, где наверняка стал бы президентом еврейского государства, восстановление которого не за горами, ученый не только не высказал сожаления по поводу переезда в Штаты, но и высмеял идею создания еврейского государства, а вместе с тем и предположение о возможности занять в нем самый высокий пост. И я спрашиваю: есть ли смысл прилагать усилия к тому, чтобы этот переродившийся еврей прозрел? Нет и еще раз нет!

Мотивируя свою точку зрения, Соломонзон говорил о том, что вообще людей, подобных Эйнштейну, по тактическим соображениям не следует толкать на публичные выступления, так как к их голосу прислушиваются. Их мнение, пусть и явно ошибочное, звучит авторитетно и потому способно совратить простых смертных с пути праведного. Что же касается плодов труда этих могикан науки, то Соломонзон цинично уверил в том, что в нужный момент они будут переданы деятелям «Еврейского агентства» людьми, разделяющими тактику и цели сионистов, работающими рядом с Эйнштейном и ему подобными.

— В готовом виде! Как говорится, «на тарелочке»! И без всяких затрат! — смакуя, торжественно заявил он.

Продолжая изображать из себя бескорыстного патриота, Симон Соломонзон в действительности был достойным преемником своего дядюшки и так же, как он, всегда и во всем стремился к личной выгоде. И сейчас Симон Соломонзон больше рисовался, чем был искренним перед сидевшим рядом с ним элегантно одетым рыжеватым мужчиной лет сорока, также прибывшим из Соединенных Штатов, но в пути сделавшим кратковременную остановку в Германии… Разумеется, об этом знали Соломонзон и еще очень немногие.

— Людей, подобных Ротшильду в Европе и Моргентау в Америке, — продолжал Соломонзон, — как известно, не единицы и не десятки. В странах мира их сотни и тысячи. Они владеют большой долей мирового запаса золота. Им принадлежат крупнейшие банки и заводы, фабрики и торговые фирмы. Это не новость и не секрет… Также не новость и не секрет, что, обладая контрольными пакетами акций, многие из них являются фактическими хозяевами господствующих в экономике стран торгово-промышленных, железнодорожных, судоходных, авиационных, кредитных, страховых и других акционерных обществ! Через них и только через них мы имеем реальную возможность решающим образом влиять отсюда на политику правительств различных стран, направлять ее в нужное нам русло, формировать мировое общественное мнение в нашу пользу… Вот почему впредь, говоря об иммиграции, надо понимать, что вопрос тут не такой простой, каким кажется на первый взгляд.

Симон резко оборвал речь, сел и тотчас же стал что-то записывать в лежавшем перед ним блокноте, как бы демонстрируя свое пренебрежение к тем, кто только что заставил его стоять, ожидая слова.

Снова поднялся седовласый американский гость, речь которого прервали сначала реплики из зала, а потом беспардонно вклинившийся со своими разъяснениями директор и хозяин Экспортно-импортного бюро Симон Соломонзон.

— Я не собираюсь полемизировать с предыдущим оратором, — спокойно проговорил эмиссар из Америки, иронически склонив свою седую голову в сторону Соломонзона. — Скажу только, что нет надобности ломиться в открытую дверь. Как божий день, давно и всем ясно, что ротшильды и теплицы, моргентауны и им подобные личности не нужны в этих краях. Нечего им здесь делать. Эти люди истинные сыны избранного богом народа и если дела и тела их пребывают в диаспоре, то сердца и помыслы безраздельно принадлежат Сиону!

В зале раздались голоса одобрения.

Седовласый продолжал: