— Три курса. И мог бы окончить, если б не курва, с которой встречался. Залетела, заставила жениться, а потом понеслось — мало денег, ты не можешь обеспечить… Вкалывал как мог, да ей все мало было. Ввязался в криминал, сел через несколько лет… А когда вышел — дом продан, я бомж. — Чайник закипел, Хоббит снял его с «буржуйки». — Тебе что заварить? — спросил он.
— А есть выбор?
— Да. Могу шиповник, смородиновые листья, багульник. Или обычную «Принцессу Нури».
— А можно «Нури» с листьями?
— Ты не в ресторане!
— Тогда обычный чай.
— Если накинешь, сделаю все в лучшем виде. Даже варенья дам. Я тут отрыл под завалами банку. Крышка поржавела, но чего с засахаренной малиной будет?
— Нет у меня денег, сказал же.
— Жмот ты. — Мужик насыпал в кружку заварки. Залил ее кипятком. — А дом этот сгорел знаешь почему?
— Откуда?
— Подпалили его.
— Кто? И зачем?
— Один деревенский, наш, из Макеевки, за это отсидел. Но не он пожар устроил. А кто — неведомо. Но зачем, все в округе знают… — Старик замолк и принялся сверлить Гришу многозначительным взглядом.
— Я молодой и не отсюда, — напомнил ему тот. — С деревенскими легендами прошлого века незнаком.
— Тут захоронены тела пострадавших от рук серийного убийцы мужчин и женщин! Это проклятое место. Такие предают огню!
— В этих краях орудовал маньяк?
— О да.
— И кто это был?
— Дочка большого члена Петровского.
— Клавдия?
— Сначала думали, что да. Она как мужа похоронила, так с цепи сорвалась. Не сразу — траур выдержала, но через несколько месяцев пустилась во все тяжкие. Мужиков, как трусы, меняла. Обычно из Москвы их привозила, но и на местных обращала внимание. Это сейчас тут элита на закрытых пляжах тусует, а когда-то на одни и те же берега приезжали. И они, и мы. Они на своих «Чайках» и «Линкольнах», мы на великах, «ижах» и «Москвичах». Клавдия фигуру имела сногсшибательную. Не по современным меркам. Сейчас или селедки, или кентавры в моде. А у нее тело было крепкое, ладное, налитое. С изгибами, но без перегибов. И купальники она носила интересные. Мужики слюни на нее пускали, но подкатить боялись. Как-никак дочка большого члена. Но она сама не стеснялась проявлять симпатию. Выбирала высоких, мускулистых. Ей нравились брюнеты. Особенно со светлыми глазами. Или наоборот — кареглазые блондины. Клавдия обожала контрасты. Поэтому я, даже если бы в тот момент был на том же берегу, не имел бы ни одного шанса. Я маленький, худощавый шатен с глазами болотного цвета. А вот мой двоюродный брат как раз был в ее вкусе. Под метр девяносто, темно-русые волосы, голубые глаза. Кубики, бицепсы и трицепсы. И хвастался мне, дембелю, рассказывая о том, что имел Клавдию. Но, сдается мне, ничего между ними не было. Да, она его сняла, покатала на своей крутой машине, а когда до дела дошло, брательник себя не проявил.
— В каком смысле?
— Том самом. О нем говорили, что в рост пошел, а не в корень. — И глазами указал на пах. — А ты? Тоже высокий, красивый… Как у тебя с этим делом?
— Давай не будем отвлекаться?
— Без вести пропало пять мужиков и две бабы. Все наши. Не из моей Матвеевки, а из округи. И это за четыре года. Трупов не находили, но уголовные дела велись. Два расследования привели к Клавдии. Один из пропавших был ее любовником на протяжении всего лета — они не скрывались. Он лошадьми занимался. Конезавод тут был. Он при нем. Тощий, кривоногий, но когда на коне — настоящий гусар. Или Д’Артаньян. Потому что Клава, когда каталась вместе с ним, напоминала Миледи. Его вскоре нашли задушенным. Кнутом, он рядом с телом валялся. Та, что считала себя его невестой, тоже куда-то испарилась, но с концами. Но так как Клавдия была дочкой самого Петровского, ее особо не трясли.
— Так это она убивала или нет?
— Не торопись, пей чай. — Бомж подал Грише кружку. А для себя из грязного тюка достал то, что в народе называют фуфыриком: бутылочку со спиртосодержащей жидкостью, купленную в аптеке. — Пару лет было тихо. А потом начали трупы находить. То один, то второй, то третий. Вблизи трассы. Поэтому менты посчитали, что это дорожная мафия шалит. Она и тогда была, в советские времена. Но однажды на пост ГАИ прибежала «плечевая» и заявила, что ее пыталась убить женщина.
— «Плечевая»? Что это значит?
— Шалава, что на трассе стоит. Шлюха, обслуживающая водителей. — Хоббит был удивлен, что Гриша этого не знает. — И на нее якобы напала красивая и хорошо одетая дама. Ей, естественно, не поверили. Но до нашей Матвеевки дошел слух. Судачили… И тут заговорил тот, от которого мы не слышали ничего лет десять. Дядька Качан. Он чудной был и очень суровый. В задницу солью палил всем, кто смел в его сад забираться. Ни с кем он не общался после того, как его жена и дочка погибли в авиакатастрофе. Качан на все свои отпускные им билеты купил, на себя не хватило, отправил в Сочи девочек своих, но… Самолет не разбился. Он при посадке пострадал, когда шасси отвалилось. Многие поранились. Но погибли трое — стюардесса, сидящая у запасного выхода, и два пассажира…
— Понимаю, что тебе одиноко и охота поговорить, но ты не мог опустить эти подробности?